том, что нельзя бесконечно усиливать наслаждение и боль. Вот возьмем, например, палачей султана, - пленник непроизвольно вздрогнул при упоминании султанских катов, - очень умелые в своем деле люди. Знают массу способов, как причинить великую боль. Калят железо, вонзают иглы, вывихивают суставы... Но очень быстро достигают предела, после которого узнику уже все равно, что делают с ним. Просто не выдерживает тело. С наслаждением та же история – предел достигается до обидного быстро. Но можно пойти в другую сторону – и усиливать не боль, а тонкость ее ощущения. Именно чувство, человеческое чувство, можно усилить бесконечно. Волос сделать острием кинжала, пылинку – каменной плитой, каждую малую часть тела - источником бесконечной боли или бесконечного сладострастия. Ну-ка, рабыня, подуй в глазок его черного удава... Пусть узнает новые глубины восторга.

Рабыня с почти суеверным ужасом и восторгом смотрела на торчащего перед ней монстра. После укуса царь-осы и так невообразимой величины головка раздулась до размеров совершенно эпических. Девчонка завороженно смотрела на подрагивания черного чудовища, действительно – как кролик на удава.

Но голос господина легко пробился сквозь прелесть момента, и рабыня без раздумий выполнила приказ: потянулась вперед и легкое дуновение сорвалось с ее губ.

'Жк не нашел бы слов, чтобы описать то, что случилось с ним.

Нечто ранее ему неведомое вонзилось в член, раскаленной волной укололо в крестец, и рвануло вверх по позвоночнику, ударило в голову, чуть не вышибив глаза из орбит.

Он бы орал. Если бы мог.

Когда вор открыл глаза, он вновь увидел глаза хозяина, рассматривающего его как диковинную букашку.

- Понравилось? Продолжим? А теперь, девочка, покажи ему, что умеют твои губки! Но не быстро...

И девочка показала.

Показала, что умеет язычок.

Показала, что умеют губки.

Это было медленно, уверенно и неописуемо. Если б 'Жка пытали каленым железом, он бы так не бился в оковах. А потом...

Доводилось ли вам видеть, как змея глотает яйцо? Или жирную жабу, у которой ляжка толще змеиного тела?

Девчушка показала высший класс. Как маленький кукольный ротик пропустил распухшее черное чудовище – осталось ее секретом, но она приняла все – без остатка.

И тогда шаловливый язычок самым кончиком пощекотал мошонку.

'Жк зарычал, готовый разрядится в самую глубь ее тесной глотки. Даже дышать он хотел сейчас меньше, чем кончить.

Но тут ловкие пальцы охватили его яйца петлей из тонкого шелка и туго затянули...

- Два года назад я приготовил совсем особую казнь для извращенца, который для своего удовольствия убил двадцать семь мальчиков. Это должно было стать чем-то ранее невиданным. Но у самого эшафота кто-то украл у меня преступника, всадив ему в голову болт из арбалета. Голова взорвалась, как арбуз, а негодяй умер мгновенно. Ты не знаешь, кто бы это мог совершить? - вкрадчивый голосок Механика ввинчивался в ухо, как пыточное устройство. - Я тогда поклялся, что тот, кто это сделал, однажды начнет, но не сможет закончить... И как оно тебе?

- Продолжай! - рявкнул он на невольницу, которая вопросительно подняла голову. И она продолжила.

Если б кто-то спросил в этот момент 'Жка, он бы сказал, что предпочел бы щипцы и каленое железо...

Видимо, в какой-то момент вор отключился, потому что не помнил, по какой команде эта суккуба отползла в угол и оставила его в покое.

***

В это момент хозяин отстегнул изгрызенный кляп.

- Я тебе задам лишь один вопрос, мой любезный гость. Где. Большая. Печать. Султана?

И не узнающий себя 'Жк быстрой дробью рвущихся наружу слов высыпал сразу всё: и где спрятана печать, и кем кабатчику Маруфу приходится егоза Гюзель, носившая письма, и почему старшая принцесса доверилась племяннице своей кормилицы, а по совместительству - наперснице принцессы младшей...

Выпалив это, враз обессилевший 'Жк обвис на вывернутых руках.

Рабыня, забившаяся в угол по команде господина, боялась даже дышать.

Было видно, что она не может найти себе места.

Рабское вино и шелковые шнуры не давали ей покоя и откликались на каждое движение. Любой наклон или поворот тела, малейшее движение связанными руками – и искусно вывязанные узлы, скользкие и дразнящие, щекотали набухший секкель, тревожили раскрывшееся устье девичьего цветка, и будоражили даже сморщенный темный глазок.

В попытке найти покой, рабыня то напрягала, то втягивала живот, но все напрасно. Налившиеся внутренние лепестки выступили далеко наружи, приняли в себя и обнимали шелковый узел, который плотно прижимался к сладкому входу

Что бы ни делала рабыня, ее желание лишь больше распалялось...

Фигурные красные узлы давно промокли и почернели, шелк, впитавший соки рабыни, потемнел почти до самого узла над девичьим пупком.

Но 'Жку сейчас не было дела до рабыни.

Со все возрастающим страхом следил за действиями Механика

А тот неторопливо поставил на лавку и зажёг масляную лампу, на нее водрузил миниатюрную жаровенку – буквально на пару ложек. Капнул туда ароматного масла – и масло вскоре тихонько заскворчало...

Очень плохие предчувствия обуревали ‘Жка. Пользуясь отсутствием кляпа, он попробовал обратиться к хозяину

- А не пора ли, любезный хозяин, скинуть с меня эти оковы, коли уж ты исполнил свои клятвы?

Но обернувшийся к ‘Жку хозяин вовсе не выглядел душкой, а кривой вогнутый нож в его руке отозвался ознобом у вора ...

- А помнишь маленький дом на улице Зеленщиков с лавкой целителя внизу? Что ты искал там, и зачем перебил все флаконы?

С ужасом ‘Жк припомнил лавку, в которой не нашел ни единой монетки и свой гнев разочарования...

- Я тогда поклялся, что сожру яйца того, кто уничтожил все мои бесценные ароматы...

- Нет!!! - заорал ‘Жк. - Нет-нет-нет, это был не я...

- Не ври мне, вор, - мрачно произнес хозяин и, перехватив нож в правую руку, левой оттянул книзу мошонку ‘Жка...

Истошный вопль заметался эхом под каменными сводами...

***

Эпилог

Эпилог

Южный материк

Западное Предгорье