Шрифт:
Закладка:
В ответ отец отвесил мне пощечину. Сильную. Жесткую. Полную ненависти и раздражения. Щека предательски горела, глаза наполнялись слезами, но я сглотнула и растянула губы в наигранной улыбке, ощущая во рту металлический привкус.
– Паша, Паша! – ожила вдруг мать, вырастая передо мной. – Успокойся, прошу тебя. Она же ребенок!
– Ребенок без мозгов, такие вещи своему отцу говорить! Да чтоб ты понимала! – парировал папа, пока мама его силой не вытолкала из комнаты.
Я плюхнулась на кровать, уткнувшись носом в подушку, и дала волю слезам, что настойчиво рвались из сердца. Ревела долго, часа два, не меньше, до икоты и дрожи в коленках. Проклинала папу, посылала мысленно ему гадости, желая сбежать из проклятой клетки, в которую родители меня посадили.
За рыданиями не заметила, как уснула. Проснулась, когда на часах было десять вечера. Вставать не хотелось, лежать бы ничком до утра или до следующей жизни. Однако мать тихонько постучалась, скользнула в комнату и попросила помочь ей с Мотей.
Отец вышел в магазин за горошком, вроде немного успокоился, да и праздник никто не отменял в ее понимании.
– Мам, где мой телефон? – первым делом спросила я.
– Не знаю, – махнув головой, отозвалась родительница. Мы направились на кухню, я мельком глянула на брата, что зевал, сидя в кроватке.
– Тогда дай свой, – потребовала, представляя, как Витя, должно быть, обижен за мой поступок. Любой бы обиделся, а тут еще и Новый год – особенный день. Мне было чертовски стыдно и обидно. Слезы вновь подступили к глазам, но я постаралась держаться, не разреветься по новой.
– Зачем? – глянула на меня мать, ускользая в зал. Ее мобильный как раз начал трезвонить.
Уловив момент, я вышла на балкон, открыла окно и запрокинула голову к небу, на котором не было ни единой звездочки. Хоть волком вой. Внутри все буквально кровоточило от безысходности.
Во дворе раздался лай собак, да такой грозный, словно животные обнаружили врага на территории. Кто бы там ни был, надеюсь, он благополучно закончил общение с животными. Голодные и злые, они, порой, совершали неадекватные поступки, как и мой отец.
– Рита, – крикнула мама, я оглянулась. – Сейчас отец вернется. Прошу, не выводи его из себя.
Мой взгляд вновь устремился к черному покрывалу, что манило больше, нежели родной дом и его обитатели. Наверное, я была глупышкой, рассчитывая на счастливый вечер в компании с Витей. Наверное, я уничтожила в прошлой жизни целую планету, раз в этой судьба решила отыграться.
Закрыв окно, вернулась на кухню и протянула ладонь в надежде, что мать пойдет навстречу: даст телефон. Хотя номера Шестакова я не помнила, но могла попробовать написать ему в соцсетях. Да что угодно сделать, лишь бы дать о себе знать.
– Зачем он тебе? Кому ты собралась звонить?
– Вите! – честно сказала, пусть знает.
– Вите? – лицо родительницы вытянулось, помрачнев.
– Мам, дай, пожалуйста. Он ждет меня, он может подумать, что я…
– Нет! – категорично заявила она. Отказ прошелся острой плетью по легким, женщина напротив вдруг перестала видеться родной и любимой. Мы будто оказались по разные стороны горизонта.
– Что?
– Нет, Рита. Этот мальчик тебе не подходит. Разве не видишь, что происходит с отцом?
– Он чокнулся! – крикнула в сердцах я, губы предательски дрогнули.
– Маргарита! – теперь и мать повысила голос, явно не ожидая услышать от дочери правду, на которую мы обе пытались закрывать глаза столько лет.
В коридоре щелкнул замок, скрипнула старенькая дверь. Мама с мольбой взглянула, прося забыть обо всем, уйти в свою комнату и продолжать делать вид, что жизнь прекрасна. Однако сегодня был предел моего терпения. И если тогда, в детстве, поступок-предательство казался спасением для Вити, то сейчас не было ни единого оправдания тому, почему я его оттолкнула.
Сердце стучало как бешеное, я заламывала пальцы, ощущая, как дрожат колени. Мне было не страшно, нет, в голове мелькали теплые воспоминания, связанные с Шестаковым, и эта бесконечная улыбка, в которую я влюбилась еще в детстве.
Рядом с Витей я оживала, рядом с ним небо окрашивалось в невероятные краски.
Наверное, поэтому эмоции взяли верх: заставили выскочить в коридор, накинуть на себя куртку и под шокированный взгляд отца помчаться вниз по ступенькам. Он что-то кричал вслед, угрожал, но я не остановилась.
Жизнь – это всегда битва: иногда с самим собой, иногда со своими родными, а порой, и с целым миром. Если вспыхнула решимость, нельзя останавливаться, иначе она утечет сквозь пальцы подобно песку. Ведь рядом с решимостью тенью ходит сомнение.
Вариантов особо не было, я просто заскочила в подъезд к Наташке, не представляя вообще, дома она или нет, однако наткнулась на подругу, сидящую на ступеньках второго этажа. Краснова поправляла макияж, разглядывая себя в маленькое карманное зеркальце. Увидев меня, Ната, ясное дело, удивилась:
– Ты чего тут? – опешила она.
– Все плохо, – выдохнула, усаживаясь рядом.
– В смысле?
И я рассказала без утайки о событиях сегодняшнего дня, да и предыдущих. Наташка только и успевала, что качать головой, добавляя грубые ругательства. Она ненавидела моего отца также сильно, как и своего. Мы были истинными друзьями по несчастью.
– Мне нужно как-то связаться с Витей! – взывала, скрестив руки на груди от прохладного ветерка, что дул из разбитого окна за нашими спинами.
– Слушай, а поезжай вообще к нему. Погоди, найдем только его в соцсетях и напишем. Пусть проявит свою мужскую сущность, повод отличный, – загорелась Краснова очередной мегаидеей. Нет, конечно, я не планировала нагружать своими проблемами Шестакова. Да и что он мог сделать? Однако, правда хотя бы объяснит мой поступок. Надо было давно признаться во всем, рассказать, не тая.
Вечно мы откладываем на «потом» самые важные разговоры, боясь быть непонятыми, боясь, что нас не примут. Но я убеждена – мой Витя поймет и поддержит. Надежда придавала уверенности.
– Ой, эм… – замялась вдруг Наташка. Я мельком скользнула взглядом на экран телефона и тоже замерла, замечая знакомые лица.
– Это же… Смирнова? Они