мраморной столешнице и подгрызает хлеб с редиской, или темные рогалики с мягким сыром; но это — в его личное время, когда тревожить Наследника не полагалось. И насколько Талик знал, никого еще не вызывали на кухню для разговора.

— Садитесь, — повторил его высочество.

Талик послушно опустился на стул напротив своего господина, который машинально размешивал в мисочке чернику с молоком.

— Это дело, — проговорил принц, — давит на меня.

— Это насчет, э, представления?

— Да.

— Какая именно часть? Что оно существует, или по поводу наших усилий его остановить?

— Последнее.

— Ваше высочество, но что же нам делать? Это клевета на весь наш Дом.

— Я не возражал против покупки театра, если у нас это получится.

Однако если нет, намерение подать в суд меня беспокоит.

— Уже не получилось, ваше высочество.

— Что?

— Кто — то выкупил театр прямо у нас из — под рук. Нам остается только судебный иск. Да, я согласен, будет некрасиво. Однако альтернатива еще хуже.

Его высочество некоторое время молчал с такой сосредоточенностью, что казался почти смешным, словно мыслительный процесс требовал от него изрядного напряжения лицевых мышц. Он не был, отметил Талик с некоторой страстью, умнейшим из всех Наследников нынешних Домов, но сердце у него доброе.

— Скажите, — принц понизил голос, словно собирался признаться в чем — то стеснительно — личном, — а что вы думаете о Валенде?

— Я… ваше высочество?

Принц ждал ответа.

Талик собрался с мыслями.

— Что я думаю? Я думаю, он был лиорном. Я думаю, именно это и имеет значение, ваше высочество.

— Но так ли это? Я имею в виду, только ли об этом мы должны заботиться?

Талик не был уверен, что вызывало большее беспокойство: сам вопрос, или же тот факт, что его высочество столь задумчиво его задал. Однако если принц желал задуматься, Талик не мог поступить иначе.

— Полагаю, — медленно проговорил он, — что он сделал лучшее, что смог, и наш долг — чтить его усилия.

— Усилия? А как насчет их результатов?

— Разве они были столь плохи?

Чуть опустив голову, принц искоса взглянул снизу вверх.

— Вы желаете, чтобы я ответил на этот вопрос, Талик?

— Нет, наверное, нет.

Его высочество рассматривал свои ладони.

— Я не самый лучший из Наследников, каковые бывали в нашем Доме.

— Думаю, ваше вы…

— Заткнитесь. Я не великий мыслитель вроде Ковадре. Я не обладаю обаянием Чандера. Я не могучий боец, как Ниефта. Но я по крайней мере могу сделать все, что в моих силах, чтобы убедиться, что мы поступаем правильно. А для этого мне нужно знать, что есть правильно. Так что будьте столь добры перестать скармливать мне легкие ответы.

Талик очень хотел спросить «кто вы такой и что сделали с его высочеством?» — однако принц не был знаменит своим чувством юмора.

Немного подумав, он признался:

— Честно говоря, я не знаю, ваше высочество.

— Ваше «честно» мне нравится, Талик.

— Ваше высочество, в этом вопросе аспектов больше, чем копий в крыле Дракона, но я никак не могу обойти то, что мы просто не можем, ни за что не можем позволить, чтобы наш Дом оклеветали. Кто мы такие, если позволим креотам, даже теклам смеяться над нами, вышучивать нас. Ни один из нас определенно не позволит такого, даже когда речь идет о нем лично. А позволить подобное в адрес всего Дома в тысячу раз хуже.

После этого принц долго молчал; Талику казалось, что он слышит, как медленный и неуклюжий механизм в голове его господина стонет, скрипит и прогибается.

— Очень хорошо, — наконец проговорил Наследник. — В таком случае действуйте.

* * *

— Петь умеешь? — спросила Пракситт.

— Давай примем, что нет, — сказал я.

— Танцевать?

— Знаю парочку восточных… так, ладно, считаем, что опять же нет.

— Понимаешь, где тут могут быть сложности в мюзикле, да?

— А что, никаких ролей, чтобы не петь, нету?

— Нет, — подтвердила она.

— Погоди, у каждого своя песня?

— Нет, конечно. В хоре есть те, у кого собственных песен нет, и они просто подпевают в нужных сценах.

— А я не могу просто там постоять и сделать вид, как будто пою?

— Хм. То есть ты не хочешь роль со словами?

— О боги, ни за что! Я просто хочу быть на сцене. Там, где меня увидят и узнают.

— Надо будет как — то тебя приподнять, иначе ты или останешься полным невидимкой, или будешь выделяться.

— Вот как раз выделяться — самое оно.

— Итак, ты здесь прячешься, но при этом хочешь выйти на сцену и выделяться.

— Угу.

— Ладно, спрашивать не стану. Но обувь на толстой подошве с каблуками ты все равно наденешь, иначе будешь выглядеть глупо. Надеюсь, то, что ты собираешься сделать, не навредит постановке?

— Нет, мне просто нужно, чтобы меня увидели на сцене.

Она кивнула.

— Во время представления есть двенадцать эпизодов, когда выступает именно хор.

— Мне достаточно одного эпизода, в любое время, когда вам подойдет.

Вполне годится.

Она кивнула вновь.

— Придется тебе порепетировать с нами.

— Для этого одного эпизода, так?

— Да.

— А костюм мне будет нужен?

— Для репетиции — нет.

— Но для представления?

— Да, конечно. И для генеральной репетиции, она начинается завтра.

— Хорошо.

— Не расскажешь, зачем все это?

— Нет.

Режиссер пожала плечами.

— Ладно. Добро пожаловать в актерский состав. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать за то, что спасаешь наше представление.

— Я его еще не спас.

— Не спасешь, не попадешь на сцену. Видишь, как все просто?

«О, мне это понравится.»

«Даже не начинай, Лойош.»

— Но мне