— Может, потому что я этого хотела? — Наконец изрекла Венира, едва шевеля губами. — Может, я не против того, на что Санду подбивает ее дражайший дядя?

— Ушам своим не верю… — я потерла ставший неприятно липким лоб. — Как это возможно?

— Возможно, — эхом откликнулась девушка. — Возможно. Почему меня должна волновать жизнь какого-то ширфа? Будь моя воля, я бы вовсе стерла их всех с лица земли.

— Но ты же не убийца. И Санда тоже.

— Нет. Пока.

— Ты себя вообще слышишь?

— Да, весьма отчетливо, — жрица сложила руки на груди. — У меня так и не появилось причин вилять хвостом перед теми, кто годами убивал наших родных и продолжает делать это даже сейчас. Селена, может, тебя это и не интересует, но на пограничных землях до сих пор очень напряженно. И моих родителей ширфы убили не семьдесят лет назад, а всего лишь двадцать. Они всегда были нашими врагами. Ими и останутся. Так чего ради я должна мешать Санде?

Я подошла ближе, заглянула в горевшие упрямством глаза.

— Но Санда ширф. Для тебя она тоже враг?

Венира поджала губы и отвернулась.

— Ты молчишь, потому что знаешь, что это не так. Что Санда была и осталась твоей подругой, несмотря на кровные узы. И ты знаешь, что у нее добрая душа и большое сердце. И вот теперь эту душу на твоих глазах пытаются испортить, сломать, запятнать, а ты ничего не делаешь!

Плечи жрицы напряглись, руки задрожали. Я не видела лица девушки, но не могла не заметить, как ее трясло.

И все же, когда Венира повернулась ко мне, она казалась до ужаса безучастной.

— Ты сладко говоришь, но твои слова ничего не изменят. К тому же есть дела, в которые лучше не лезть.

— Санда не должна загубить свою жизнь. А Глад не виноват в смерти твоих родителей, Венира, — я предприняла последнюю попытку достучаться до девушки и попробовала взять ее за руки, но жрица вывернулась и отошла от меня к зеркалу. — Он сам тогда еще был ребенком.

— Скажи это всем невиновным детям, погибшим или оставшимся сиротами после набегов его родни, — девушка скрипнула зубами.

И чем я могла ей возразить? В словах жрицы звучала неприкрытая боль, и от нее невозможно было избавиться объятиями, ласковыми словами или внезапным откровением. Такие раны излечиваются лишь временем, а если и двадцати лет не хватило, что можно сделать за один вечер?

Посмотрев на Вениру несколько мгновений, я направилась к выходу.

— Куда ты? — раздалось за спиной. — Если пойдешь к Милашке и выдашь Санду…

— Нет.

У самых дверей я обернулась.

— Я не выдам Санду. Но и совершить ошибку я ей не позволю.

Во внутреннем дворике было безлюдно. Клочок бумаги сиротливо белел под полной луной, и я, подняв его, направилась к Санде. На стук в дверь никто не открыл, и надежда решить все здесь и сейчас сгорела вместе с листком в огоньке светильника, не оставив даже пепла.

Внутри крепло чувство, что пружина времени сжалась до минимальных размеров и вот-вот не выдержит — распрямится и хлестнет по всем нам. Что делать, я не знала. Что если Санда уже отправилась выполнять свое страшное поручение, или глава послов мучал ее сейчас, доламывая остатки человечности?

От этих мыслей у меня волосы зашевелились на затылке, и все же я заставила себя успокоиться и мыслить трезво. Санды слышно не было. Значит, ее нет в храме, либо она в порядке. А отправлять ее посреди ночи во дворец, чтобы убить генерала, слишком глупо. Что мешало дяде Санды сделать это самостоятельно или с помощью своих людей? Они ведь все жили поблизости. Почему же именно Санде выпала эта «честь»? У нее даже дар не проснулся.

Осознание приходило медленно, но пока я шла по коридору к дверям храма, картина вырисовывалась все яснее, завязывая все мои нервы тугим болезненным узлом. И когда холод дверной ручки обжег ладонь, я уже знала, к чему готовиться. И от этого было тошно.

Сад встретил меня ночной свежестью и ласково укутал лунным светом. Вдохнув полной грудью, я спустилась по ступенькам и нырнула в темноту живой изгороди, защищавшую от любопытных глаз. Напоследок оглянулась и, увидев свет в комнатах других жриц, вспомнила слова Нефиты. Несмотря на поздний час, действительно никто не спал. Если бы только добродушная прислужница знала, с чем это было связано, то вряд ли решила бы просить благословения Альтеи в храме, где поселилась злоба.

Вокруг было тихо и пусто. Гравий и песок тревожно шуршали под ногами, и следуя зову сердца, я шла, погруженная в мысли о том, как Ивеллиос однажды спросил, со всеми ли у меня в храме хорошие отношения, а я, не задумываясь, сказала «да». Принц тогда ответил, что мне повезло. «Или ты чего-то не знаешь», — добавил он. Почему сразу после этой фразы все пошло не так? Или все началось раньше, просто я не замечала?

Я никогда не интересовалась прошлым других жриц. Возможно, просто понимала, что они здесь оказались, как и я, не по своей воле и не от хорошей жизни. В храме мы все обрели новую семью, и лучше было тратить время и силы ради тех, кто был рядом в текущий момент, чем продолжать раз за разом проживать старые разочарования. Очевидно, так думали не все.

Санда. Ворчливая и немного ленивая, любительница поспать подольше, и в то же время безумно красивая и кокетливая, когда у нее хорошее настроение. Я не могла ее выдать. Но и закрыть глаза на то, что узнала, тоже не могла. Я должна была предупредить Глада заранее, хоть и не имела ни малейшего представления, где его искать.

Пока пыталась разобраться в том, как лучше поступить, я вышла на открытое место и, удивленная, замерла. Прямо передо мной поднимались ступеньки во дворец.

— Каэла наверняка одобрила бы это безумие, но ее нет рядом, — тихо вздохнула я и вновь скрылась в тени живых коридоров, пока меня никто не заметил.

Однако почти сразу остановилась. Сердце сладко забилось от знакомого голоса.

— … Поздравляю. Наверно, доволен?