Мне вдруг показалось, что я вижу не ржавчину, а кровь, текущую из-под доспеха. Что кости торчат из-за ворота и из рукавов, голые обглоданные кости. Что там, в углу, в темнотище самой, валяются сапоги, а черепки на полу не глиняные – костяные.

А что, если до меня тут кто-то уже был, подумал я. Кто-то проезжал передо мной по лесу, оставив свой новенький топор в Марьином лесу на той же тропе. Не сюда ли он в конце концов пришел?

–Пойду я, пожалуй,– сказал я. Хотел поклониться, потом почувствовал, что это как-то глупо. Взгляд узника шарил по лицу, как холодный жук, от которого никак не отмахнешься.

–Ну уходи, уходи, молодец, старого испугался,– произнес Кащей, словно был не богатырем саженного росту, зашитым в железо.– Только одно тебе скажу напоследок.

Грохнул снаружи гром, и зашумел ливень. Я отступил к лестнице. Поставил ведро, которое, как оказалось, все еще держал.

–Что?

–Это было не пятое ведро,– сказал Кащей.– Одиннадцатое.

Он тряхнул цепями, и цепи лопнули, как веревки.

Только одна, последняя цепь удержала его за левое плечо, так что его аж развернуло. Каменный свод дрогнул.

Я всхлипнул и побежал по лестнице, поскользнулся, ободрал колено, прыгнул каким-то нелюдским прыжком, будто из змеевой пасти, сразу на дюжину ступеней вверх.

–Был тут один такой, до золота охочий,– пророкотало из подвала.– А ты думал, кто засовы снял да двери сломал? Я, знаешь ли, как он мне шесть ведер принес и попрощался, одну руку-то высвободил, хватило силы. А больше как ни маялся – извернуться не мог, правда, кольцо одно подвыкрутил, а тут и тебя ветром с дождиком принесло. Дождь… болотом пахнет. Болотницу прогневил, немила показалась?

Я в ужасе осознал, что ливень, косо врываясь через распахнутые двери, ручьем течет вниз, по ступеням – на этой каменной земле ему некуда было впитываться.

Вода. И последняя цепь.

Я выскочил под дождь, обернулся и увидел, как Бессмертный выломился из пещеры на свет. Обрывки цепей оплелись о каменные пни и просоленные ветви, как змеи, колокольчики на цепях мелко вибрировали, но не звенели, словно язычки у них поприлипали к чашам. Зелено-голубую дымную патину, которая здесь делала хозяина похожим на призрак, прорезали яркие серебряные царапины. Черный капюшон он натянул на безволосую голову так, что ткань прикрывала отвыкшие от света глаза. Мне показалось, что ростом он уже куда больше сажени. Востроносые железные башмаки продавливали камень – он наступил на гальку, и та раскрошилась пылью. Я молча и медленно отступал. Я был бы рад орать и бежать, да не бежалось и не оралось. Серебристые, с холодной могильной зеленцой глаза отсвечивали из-под капюшона, чуть отблескивали железные зубы да виднелся из черной тени подбородок, острый, как клин.

–Освободил ты меня, теперь проси что хочешь,– сказал Бессмертный.– Все одно я тебе ничего не дам.

–Отпусти! Я ж тебе ничего не сделаю.

–А ты теперь знаешь, где мои сокровища лежат,– ответил он, надвигаясь. Каменные крошки задетых веток брызгали в стороны. Казалось, даже мертвое вокруг него продолжает умирать.– И ведь вы одинаковые. Вам все одно, что я на цепи, что я жаждой и голодом мучаюсь, а подохнуть не могу. Вам лишь бы золото.

Он шел, на каждом шаге припадая, как огромная страшная кукла из вертепа. Железный лязг и скрип стоял в лесу. Он приближался, а я будто врос в камень. Мой побег закончился.

–А чего тебе бояться-то, я тебя на цепи тридцать лет держать не буду.

Шаг. Дрожь земли. Лязг, скрип. И что-то еще. Тяжелые, быстрые, мерные удары, словно летит по каменному лесу мощный конь.

Засека все ж нагнал меня, и я почти обрадовался ему, хотя он тоже явился по мою душу. Если Марья Бессмертного на цепи посадила, то, может, и Засека, пусть и худой колдун, что-нибудь сумеет?

Загудело за спиной, заплескало. Я обернулся к морю и увидел Марью. Конь ее летел по воде, поднимая брызги. Она услышала звон своих сторожевых колокольчиков, подумал я, и пришла.

Все сходилось в одной точке. Жаль только, я стоял аккурат посредине.

Засека выехал на край, сделал широкий круг, заезжая Кащею в бок. Он крутил что-то в руках, складывал, и я ошеломленно понял, что он привез с собой разборный самострел. Дощечки да железки, скованные, видно, по заказу. Готовился. Давно, значит, готовился в Марьин лес вооруженным попасть.

Марья спрыгнула с коня на берег и оказалась высокой, повыше иных мужиков, худой девахой в круглом шлеме с личиной. Ее знаменитых волос я не увидел – убрала под шлем.

–Что ж вы наделали!– закричала она.– Мне теперь, чтоб его заковать, нужно каждый кусочек от каждой цепи найти!

–Поищи, Марьюшка, поищи!– рассмеялся Кащей.– А я подожду!

Марья всплеснула руками, закусила губу. Она была без оружия – видимо, на этом берегу не могла нарушать свои же законы.

–А ты, Засека, сейчас погибнешь,– сказала она, глядя, как разбойник заряжает самострел.– Никому нет спасения, кто с оружием здесь появится. Такой закон.

–Это мы посмотрим…– прогудел разбойник в бороду. Он был немногим меньше Кащея.

–Марья, свет мой, отойди, не мешайся,– сказал Кащей.– Я с витязями разберусь, а потом и потолкуем.

И он бросился в атаку, внезапно, без предупреждения.

Конь Засеки полетел на камень с перебитой цепями шеей, Засека отскочил, перекатился, поднял каменную ветку и ударил Кащея по голове. Только загудело.

Засека сорвал с себя высокий шлем-колпак, отступил, уворачиваясь, и натянул железную граненую шапку на кулачище. Кащей сгорбился, прянул низом, подставил бронированное плечо под каменную палицу, и Засека мощным, убийственным ударом угодил навершием шлема ему в висок. Я видел, как такие удары разбивали головы, как гнилые пни.

Гул прошел как железный, полетели белые искры, Кащей с визгом махнул рукой, мне показалось на миг, что это он кричит от боли, потом я понял: визжат шарниры старого тяжеленного доспеха. Выплеснулась из рукава кровь, кровь того бедолаги, что принес ему шесть ведер воды. Ему негде было прятать останки тела, когда я пришел, и он просто запихал их внутрь свободной рукой.

Я схватил камень, швырнул, еще и еще. Гром орал над головой почти непрестанно.

–Ларе-е-ец!– кричал Засека.– Дай мне ларе-е-е-ец!

–Це-е-епь!– закричала Марья.– Це-е-епь помогай собирать! Пока все осколки не сыщем, я его не остановлю!

–Ларе-е-ец!

Марья заговорила нараспев:

–Иаранн а иаранн, иаранн го иаранн…

Куски цепей вибрировали, поднимались, летели к ней.

–Ларец открой!– заорал Засека, повалив Кащея на землю. Он вскинул самострел и выпустил в упор две стрелы, по одной в глаз. С железным гулом, будто стрелы угодили в котел, голова Бессмертного дернулась назад, древки вспыхнули, с жаром обуглились, Кащей мотнул головой, и две дорожки дыма поплыли в стороны.