— Ты здесь надолго?

— Не так, как ты, — говорит он со смешком. — Никаких тату или париков.

— Ладно, развлекайся. Увидимся на месте.

Пол дарит мне еще одну очаровательную улыбку, снова напоминая, почему в него влюблена большая часть мира. Он очень красивый мужчина. Высокий, крепкого телосложения, но черты лица мягкие. Кожа светится. Губы идеально пухлые. Темно-каштановые волосы привлекательно взлохмачены, а темные брови и ресницы делают ярко-голубые глаза выразительными.

Женщины сходят по нему с ума, и я честно понимаю, почему.

У него также репутация идеального джентльмена. Выступает за права человека, уважает коллег по съемкам и любит свою маму. Он даже окончил школу с отличием, несмотря на многообещающую актерскую карьеру.

Проклятье. Я работаю с голливудским представлением о совершенстве.

Усмехнувшись, я усаживаюсь на пассажирское сиденье гольф-кара Дакоты, где меня уже ждут Рыжий и Зигги. Интересно, сколько времени потребуется СМИ, чтобы опубликовать историю о моих скандальных отношениях с новым партнером по фильму. Им бы такое понравилось — Сав Лавлесс развратила голливудского «золотого мальчика». Статья взорвала бы интернет.

Я остаюсь в своих мыслях, пока Дакота мчится к костюмерной, которая занимает трейлер гораздо больше, чем гримерная. Он выглядит почти как гигантский грузовой контейнер без световых люков.

После представления съемочной группе меня знакомят с моим гардеробом для фильма. Я расслабляюсь, узнав, что большую часть съемок буду носить один и тот же костюм. Точнее одну из нескольких идентичных копий одного и того же наряда. В костюмерной я провожу гораздо меньше времени, чем в гримерке. В прошлом месяце в Лос-Анджелесе с меня уже снимали мерки и подогнали одежду, так что все, что требуется — это проверить, все ли в порядке, одеть меня и отправить на съемки.

Когда гольф-кар выезжает из-за угла и в поле зрения появляются декорации съемочной площадки, у меня отвисает челюсть. Это совершенно потрясающе. Такое чувство, что крохотная итальянская деревенька только что возникла из-под земли в восточной части Северной Каролины. Я была в Италии шесть раз, по одному разу в каждом из наших мировых турне, но мне так и не удалось полюбоваться местными красотами. Для туристических поездок не так много времени, когда каждый вечер выступаешь на концерте и спишь в пути между городами.

— Боже мой, — выдыхаю я, и Дакота смеется.

— Красиво, правда? Это определенно одни из лучших декораций студии за все время, что я на них работаю. — Она останавливает гольф-кар за каким-то осветительным оборудованием. — Кроме того, парень, владеющий строительной компанией, так же красив, как и сами декорации. Я бы определенно была не против посмотреть, как он работает.

Я смеюсь и подмигиваю ей.

— Дай угадаю. Бейсболка задом наперёд, рваные синие джинсы и пояс для инструментов с… — я отмеряю руками около фута, — большим молотком?

Она ухмыляется в ответ и поднимает бровь, затем тянется ко мне и медленно раздвигает мои руки еще на несколько дюймов. Я громко смеюсь и слышу, как Рыжий раздраженно вздыхает.

— Не обламывай веселье, — бросаю я через плечо, и он вздыхает еще громче.

— А если серьезно, он просто хороший парень, — продолжает Дакота. — Много делает для общества. Единственный минус в том, что он не очень дружелюбный. Не думаю, что когда-либо слышала от него больше, чем несколько слов за раз. Однажды я увидела его улыбку и чуть не упала в обморок, так что, наверное, это к лучшему.

Я вылезаю из гольф-кара и подмигиваю Дакоте.

— Думаю, они мне больше нравятся, когда не разговаривают.

Она смеется и кивает в знак согласия, прежде чем включить передачу.

— Сломай ногу, Сав, — желает она напоследок и оставляет меня, Рыжего и Зиггалициус в пыли от колес своего гольф-кара (прим.: «сломай ногу» — пожелание удачи).

— Готова, малышка? — нежно спрашивает Рыжий низким голосом.

Я задумываюсь. Я запомнила все свои реплики плюс половину реплик Пола. Но готова ли я?

— Мне не помешала бы порция виски и ксанни, — честно отвечаю я. Это почти все, в чем я сейчас уверена (прим.: ксанакс или ксанни — одна из форм бензодиазепинов, оказывающих помощь при тревожности и бессоннице).

Рыжий ничего не говорит. Даже не подтверждает, что слышал меня. Что сказать на такое выздоравливающей алкоголичке и наркоманке? Заставить замолчать? Сказать: «о, нет, я знаю, что ты шутишь»? Он знает, что я не шучу. Он также знает, что никто и никакими словами не сможет это изменить. Не он. Не Мэйбл. Не Торрен или Джон. И уж точно не Хаммонд.

Только я.

Громко вздохнув, переосмысливаю его вопрос. Беру темную прядь своих новых волос и накручиваю ее на палец. В этом парике голова не чешется так сильно, как я ожидала. Как и рука с фальшивыми татуировками. Если бы я не видела себя в зеркало, то не заметила бы разницы.

Я пожимаю плечами.

— Видимо, скоро мы это узнаем.

Глава 22

САВАННА

— Хорошо, делаем двухчасовой перерыв на обед, а потом попробуем успеть снять следующую сцену до захода солнца.

Режиссер, Карен Эванс, обращается к нам со своего места рядом с одной из больших камер. Она что-то читает на планшете, хмурит брови, ее длинные седые волосы сейчас собраны в пучок на макушке. Весь день она давала мне указания и подбадривала, но я не могу не чувствовать ее разочарования во мне.

Я восхищалась Карен с тех пор, как приняла предложение сняться в фильме и поискала о ней информацию в Интернете. В пятьдесят один год она является одним из самых титулованных и уважаемых режиссеров Голливуда. Ее самый первый фильм стоил четыре тысячи долларов, длился двенадцать минут и получил специальную награду жюри на фестивале «Сандэнс». На тот момент ей было двадцать восемь.

Я ее чертовски обожаю. По большей части я так стараюсь сделать все правильно потому, что не хочу облажаться по-королевски перед Карен Эванс. В присутствии такой значимой фигуры мне нужно приложить максимум усилий.

Словно по сигналу, подъезжает гольф-кар Дакоты, откуда она машет мне рукой. Рыжий забрал Зиггс в трейлер несколько часов назад, так что его нигде не видно. Бросив последний взгляд на Карен, направляюсь к ожидающему меня трансферу.

— На съемочной площадке говорят, что ты не отстой, — объявляет Дакота, когда я плюхаюсь на пассажирское сиденье. Я тут же оживляюсь.

— Кто говорит?

— Другие ассистенты, один из звукорежиссеров и практически все статисты.

Я оглядываюсь через плечо. В массовке сейчас задействовано около пятидесяти человек. Ни с одним из них я не разговаривала, как и они со мной.