наградил меня тяжелым взглядом.

– Может, ты можешь предугадать, как они собираются меня убить?

Я вздохнул и постарался остаться сосредоточенным.

– Вероятно, динозавр. Маленький такой. Они пронесут его через служебный вход и запихнут в вентиляционную трубу. Дадут ему что-нибудь с твоим запахом и выпустят на свободу. Вот для этого как раз они и создали его.

О, видели бы вы его взгляд в этот момент!..

– Не морочь мне голову – фыркнул он, забыв свой акцент. Было забавным услышать, как он впервые не закончил фразу обычным «ja?». Он склонил голову, надулся и замолчал.

Это молчание вероятно и спасло ему жизнь. Легкое царапание когтей по полу заставило меня обернуться как раз вовремя – на меня глазел велоцираптор, его пасть была недвусмысленно разинута. Инстинктивно я швырнул бокал в жуткую морду и отпрянул на шаг назад. Брызги попали в глаза чудовищу, и оно на секунду замешкалось. Эта секунда была всем, на что я мог рассчитывать. Я схватил со стола футляр со скрипкой, а зверь ринулся в сторону визжащего Йоханнеса. У меня был лишь один шанс. Я воздел футляр к потолку и со всей силы опустил его на голову чудовищу, когда оно пробегало мимо меня. От оглушающего удара футляр и скрипка разлетелись на миллион осколков. Струны взвизгнули, зверь жалобно заверещал и рухнул на пол, сопровождаемый гулом от удара инструментом.

Это был божественный звук.

Перевод с английского: Леонид Шифман

Переводы

Карл-Ганс ШТРОБЛЬ

ТАЙНА РУКОПИСИ ЖОАНА СЕРРАНО

Во время своего последнего путешествия по Южной Америке профессор Остен-Зекхер, известный исследователь девственных лесов в верховьях Амазонки и перуанских Анд, сделал удивительную находку. В затерянном высоко в горах монастыре Санта-Эсперанса он обнаружил старинную рукопись, проливающую свет на судьбу одного из многих героев, которые в век великих географических открытий осваивали новые земли. Она принадлежала перу некоего Жоана Серрано, участника первого кругосветного плавания Магеллана. О конце Серрано до сих пор толком ничего не было известно. Знали только, что после кровавого пиршества на острове Себу, во время которого все европейцы были перебиты, его приволокли на побережье, и товарищи Жоана, из числа тех, кто оставался на кораблях, молили Господа и Пресвятую Деву помочь ему бежать от своих преследователей. Но хотя он, раненый, истекающий кровью, одетый в одну лишь сорочку и связанный, являл самое плачевное зрелище, а пары мушкетов, двух слитков металла и нескольких кусков полотна вполне хватило бы, чтобы вызволить его из плена, командор дон Жоан Карвалью отказался вступить в переговоры с дикарями и велел поднять якорь. Пигафетта, которому мы обязаны дневником путешествия Магеллана, пишет, что Карвалью оставил Серрано в руках туземцев, дабы не возвращать капитану перешедшее к нему верховное командование, но, возможно, также и потому, что опасался предательства со стороны островитян. В качестве вступления можно еще отметить, что случилось это 1 мая 1521 года от Рождества Христова, и несколькими днями ранее Магеллан расстался с жизнью на острове Мактан близ Себу под копьями и палицами дикарей. Как записи Жоана Серрано очутились в монастыре Санта-Эсперанса, профессору Остен-Зекхеру выяснить не удалось. Возможно, кто-то из испанских мореплавателей впоследствии увидел рукопись у какого-нибудь туземца и доставил в Южную Америку, где она сделалась достоянием монастыря...

А теперь настало время ознакомиться с самой рукописью в наиболее точном, почти дословном переводе.

«Во имя Бога-Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Я, Жоан Серрано, сначала капитан “Сантьяго”, а затем “Консепсьон”, пишу эти строки перед лицом надвигающейся смерти, не надеясь, что рукопись когда-нибудь попадется на глаза кому-нибудь из моих соотечественников. Но если все же, с милостивого соизволения Господа, испанец или португалец (к которым я не питаю дурных чувств, ибо по рождению сам португалец) прочтет мои записки, узнает он, что Дьявол способен уготовить во искушение нам, бедным грешникам, как слаба наша природа и как причудливо все в нашей жизни и смерти. И пусть, если будет на то возможность, сотворит он молитву за спасение моей бедной души в церкви Мария де ла Виктория де Триана в Севилье, где некогда Магеллан получил из рук Санчо Мартинеса де Лейвы императорский штандарт.

После резни, учиненной вероломным королем Себу, я был приведен на берег и, хотя умолял о помощи, говоря, что туземцы могут освободить меня за выкуп, принужден был увидеть, как недавние мои товарищи подняли паруса и направили свои корабли в море. А ведь Жоан Карвалью доводился мне крестником, и я, воздевши руки, заклинал его не покидать меня на этом острове на верную смерть! И когда открылось, что мольбы мои бессильны, меня охватило ужасное отчаяние и гнев, и стал я проклинать Испанию, вероломных друзей и себя самого и молить Господа, дабы в день Страшного Суда Он потребовал у Жоана Карвалью отчета за мою душу. И я надеюсь, что мое проклятье навлечет вскоре несчастье и смерть на этого бесчестного человека, да простит меня Пресвятая Дева за столь недостойное христианина желание.

Так я остался один на острове Себу и был отведен туземцами обратно в деревню, чтобы король решил, как со мной поступить. Меня обступила толпа женщин и детей, они бросали комья земли, острые раковины и камни так, что мое лицо было разбито в кровь. Тогда я решил показать этому сброду, что смерть меня не страшит, и пошел прямо между своих стражей. Так мы прибыли в жилище короля, где происходил пир и были убиты мои товарищи. Вокруг большой хижины высилось кольцо столбов, на острые концы которых были насажены тела погибших. Король сидел на корточках на своем ложе, а перед ним на земле я увидел окровавленные останки и, присмотревшись, узнал Дуарте Барбосу, который, подобно мне, при нападении был только ранен. Тело его было рассечено так, что вывалились внутренности, и король, погрузив руки в рану, вырвал кусок почечного жира. К моему ужасу, оказалось, что несчастный Дуарте еще жив; он стонал и, заметив меня, принялся заклинать всеми святыми и вечным спасением, чтобы я его прикончил. Увы, с таким же успехом он мог бы умолять камень или столб, ибо руки мои были связаны, а кисти стянуты веревкой. Справедливости ради, я должен упомянуть, что Дуарте Барбоса заслужил ненависть дикарей, поскольку имел обычай слишком усердно преследовать женщин, многих принуждая силой, однако прежде гнев туземцев таился под спудом, пока Магеллан держал их в покорности и повиновении.

Между тем король повернулся ко мне и сказал что-то