– Действительно, мой повелитель, стоит мужчине сбрить бороду как все, кто знал и помнил его с бородой, могут мимо пройти и не узнать…

Филипп встал и, расправив складки сюркота под своим широким и украшенным золотом поясом, надел на шею большую золотую цепь – символ его графской власти. Затем, поверх нее, еще одну – поменьше, но с прикрепленной к ней золотой Буллой, врученной его послу самим Его Святейшеством папой Римским.

Надо заметить, что сегодня его придворные превзошли самих себя: они буквально утром принесли ему новую парадную кольчугу такой тонкой работы, что звенья ее казались не больше горошинки перца, а золочение превращало это защитное одеяние в исключительно красивую и солидную вещь. Это был любезный и весьма дорогой подарок эмира Кордовы, можно сказать, широкий жест дипломатии и тонкий расчет на возможное мирное сосуществование. Граф буквально искрился золотыми блестками, едва солнечный свет касался его кольчуги, заставляя ее играть под своими нежными лучами.

Филипп надел на грудь маленький золотой щит с искусно нанесенным на него гербом: четыре червленые волнистые вертикальные линии по золотому полю. Этот герб был вручен ему на поле битвы и Филипп очень гордился, постоянно мысленно обращаясь к погибшему Роберу: «Друг мой, прости за то, что невольно и не спросив у тебя согласия, присвоил твоё имя и фамилию, но я, видит Бог, старался ничем ее не опозорить. Вот и теперь твоё имя останется в веках, а вместо старого и несправедливо забытого родового герба у тебя будет новый, гордый и сильный…»

– Сир, пора… – герольд – высокий и светловолосый нормандец, одетый в цвета его герба: червленый и золотой, засмеялся и поклонился. – Гости уже собрались и ждут вас в главной зале, на архиепископа больно смотреть – все ноги истоптал, прямо не священник, а боевой декстриер перед бугурдом!

Филипп надул щеки и шумно выдохнул:

– Пошли, негоже гостей томить. Как там Рамон?..

Герольд пожал плечами в ответ:

– Слава Господу, сир. Известия с наших южных рубежей пока спокойные…

– Тогда пошли, Рауль… – Филипп шагнул к выходу из своей комнаты. – Веди меня, мой славный герольд…

Они вышли из комнаты, и пошли по коридору. Взгляд Филиппа упал на альмогавара, стоявшего возле стенной ниши в парадном одеянии.

– Хавьер, здравствуй. Как наши дела?.. – обратился он к нему.

– Больше никого в городе нет. Это точно. – Хавьер кивнул в сторону раскрытых дверей большой залы. – Англичанин точно остался в одиночестве.

– Где его поставили?..

– Почти возле трона, среди мусульман и евреев… – усмехнулся Хавьер. – Надеюсь, что он их не покусает…

– Как я понял, он так и не понял, что с ними произошло?.. – Филипп медленно шел по коридору и разговаривал с ним.

Хавьер, шедший чуть позади него, ответил:

– До сих пор в прострации, никак не уразумеет, что их накрыли…

Филипп похлопал его по плечу и сказал:

– Подойди к нему и скажи, что, мол, Робер-нормандец желает переговорить с ним по одному щекотливому дельцу сразу же после церемонии оммажа. – Они подошли к распахнутым дверям зала, переполненного народом. Филипп притормозил свой неторопливый ход и бросил через плечо. – Сам немного переживаю…

– Мы всегда с вами, дон Робер… – Хавьер поклонился и отстал, предоставляя возможность графу вступить в зал вслед за герольдом, громко объявившим всем собравшимся о начале церемонии…

Арнульф немного освоился в этой тесной толпе и стал осматриваться по сторонам, тщетно ища глазами его вчерашнего знакомого – загадочного Робера-нормандца. Кругом стояли совершенно незнакомые ему люди, ожидавшие, как и он, начала торжественного действа.

Архиепископ, представлявший короля Арагона на основании доверенности, уже восседал на троне, установленном на высоком постаменте. Рядом с ним стояли два крепких арагонских рыцаря в полном вооружении, держащие на руках большой королевский щит, олицетворявший власть Альфонса Воителя. Архиепископ нервничал. Еще бы! Такая торжественная и ответственная минута. Меч, который он сжимал в своих руках, свинцовой тяжестью давил ему на руки, взмокшие от нервного напряжения.

Внезапно гул, витавший над залом, прекратился. Вошел герольд графа, который, трижды ударив длинным жезлом по каменным плитам пола, украшенного мусульманской геометрическим орнаментом, прокричал имя и титул графа:

– Его светлость, граф Божьей милостью и волею Его Святейшества, Робер Первый!..

Арнульф прищурился и посмотрел на входившего через широко раскрытые двери рыцаря. Это был высокий и крепкий рыцарь средних лет. Он был коротко острижен и гладко выбрит. Его рыжие, цвета меди, волосы украшала скромный обруч золотой графской короны, украшенной многоцветием рубинов и изумрудов, подчеркивающих ее значимость и величие. Длинный сюркот повторял цвета герба графа: четыре вертикальные червленые волнистые линии по золотому полю, на груди висел маленький щит, в точности повторявший герб владельца. Но, самое удивительное было в том, что граф… светился золотом! Его роскошная парадная кольчуга, чьи тонкие колечки были едва различимы, была позолоченной и искрилась под лучами солнца, проникавшего в зал через большие стрельчатые окна, распахнутые по случаю торжеств, да и практических соображениях, ведь было жарко, а народу набилось множество – могли и угореть…

Англичанин не поверил своим глазам! Робер-нормандец, вручивший ему серебряный слиток-пропуск, и был тем самым графом Таррагона, о котором он так много слышал и которого еще ни разу не увидел.

Арнульф ошарашено уставился на него и даже не заметил, как раскрыл в изумлении рот. Эх, видел бы он себя со стороны – форменный идиот! Рот раскрыт, глаза глупо хлопают ресницами, да и топчется с ноги на ногу, словно мишка косолапый…

Филипп медленно вошел в зал и, окинув взглядом толпу, торжественным медленным шагом приблизился к архиепископу Толедо.

Герольд, шедший впереди него, громко произнес все его имена и титулы, после чего, отступив в сторону, позволил ему приблизиться к тому, кто в настоящий момент олицетворял власть короля Арагона.

– Мы, Ф… – Филипп даже вздрогнул от неожиданности, ведь он в волнении был готов назвать свое настоящее имя. Он собрался с силой, успокоился и медленно, но достаточно громко, чтобы его услышали в самых отдаленных уголках зала, произнес, устремив немигающий взгляд на архиепископа. – Мы, Робер Первый, Божьей милостью и по воле Его святейшества папы Римского граф Таррагона, приветствуем тебя, король Арагона Альфонсо и желаем тебе здравия, долгих лет правления и торжества веры на земле!

Архиепископ покрылся пятнами от волнения, замешкался, но тут же собрался с силами и, напрягая связки, громко ответил:

– Мы, Альфонсо, Божьей милостью и по воле Его святейшества папы Римского, король Арагона… – дальше шло долгое и длинное перечисление титулов и владений, – приветствуем тебя, граф Робер, и спрашиваем: