Одна бригада начала делать крышу из планок и покрывать их толем, в то время как остальные делали стены. Планки прибивались с двух сторон шестов в дюйме друг от друга. Расстояние между планками женщины заполняли сухими листьями.

Доктору Морису Николлу и мне поручили штукатурку. Мы стали покрывать внешнюю сторону планок ровным слоем глины, той самой глины, которую мы перенесли со склона, выравнивая место для нового здания. Таким образом, ничего не пропадало зря.

Сейчас я могу привести пример напряжённости нашей личной работы. Когда мы с Николлом почти закончили наносить слой глины на стены, к нам подошёл г-н Гурджиев. Посмотрев на нашу работу, он сказал, что глина должна быть и между планками, там где сухие листья, чтобы внешний слой глины был связан с глиной внутри стены и крепко её схватил. Это предотвратит отваливание глины со стен. Конечно же, теперь мы увидели, что это была правда. Таким образом, Николл и я начали всё заново, соскребая глину и закладывая её через щели внутрь.

Погода была ужасной. Всё время моросило. Ожидалось, что ночи станут холоднее, и могут начаться морозы. Нужно было до зимы закончить внешние работы, поэтому мы торопились, насколько это возможно. Спускались сумерки… Стало темно, но мы всё ещё продолжали скрести «по сердцу», если можно так сказать. Свет был почти не нужен. Мы добрались до юго-западного угла, в дальнем конце Дома для занятий. Работая над этим углом, мы еле продвигались через глину…

Неожиданно мы услышали голос г-на Гурджиева: «А теперь прекращайте работу и пойдёмте со мной».

«Но, Георгиваныч, ночью может быть мороз, а мы не закончили!»

«Не имеет значения. Пойдёмте со мной».

Он привёл нас на кухню. Нам обоим дали порцию водки с закуской. Потом он взял нас в хлев, и выше, на сеновал, где сено было покрыто коврами и одеялами. Там было тепло и пахло навозом. Г-н Гурджиев лёг на одеяла позади нас, и мы провалились в глубокий сон. Это тот тип сна, в котором, согласно его идеям, наши центры теряют связи друг с другом, и ты полноценно отдыхаешь. За один час в тепле мы полностью восстановились, а потом пошли на ужин. После ужина мы пошли на движения.

Когда мы начали строить здание, г-н Гурджиев приказал оставить свободное место между некоторыми каркасами ангара, и сейчас мы начали понимать, почему. В одной части сада были большие теплицы с паровым обогревом. Но обогрев больше не работал, трубы все проржавели, и система полностью вышла из строя. Г-н Гурджиев сказал нам перенести стеклянные панели в Дом для занятий. В места, которые он определил между секциями ангара, точно подходили одна или две стеклянные панели в роли окон. Когда окна были на месте, стены и крыша готовы, а двери установлены в ближайшей к замку стене, у нас, наконец, появился простой зал, защищенный от непогоды.

Внутри он выглядел как военные бараки или крытая рыночная площадь. Конечно же, там не было пола. Вы входите в прямоугольное пространство, в дальнем конце которого земля была поднята на полтора фута выше, чем остальной уровень. Сейчас это место оказалось будущей сценой, достаточно большой для любых демонстраций движений.

Были установлены три большие железные печи с дымоходами, благодаря которым мы смогли продолжать работу во время холодной погоды. Это случилось незадолго до того, как на сцену положили линолеум, и мы смогли заниматься движениями в Доме для занятий.

Когда началось строительство Дома для занятий, Кэтрин Мэнсфилд, по совету г-на Гурджиева, уехала. Он боялся, что её туберкулёз слишком прогрессировал, и она могла заразить кого-то из нас. Но она была очень несчастна и сообщила об этом через Орейджа. Ей позволили вернуться, и поскольку она была совершенно больна, ей выделили среднюю комнату в коридоре Ритц. Одной молодой женщине поручили смотреть за ней. Я попросила женщину, которая всегда приносила ей обед, делать это так элегантно, как это только возможно. Днём Кэтрин Мэнсфилд была на сеновале над коровником. Г-н Гурджиев сказал ей лежать там и вдыхать воздух, являющийся благотворным для её лёгких; тепло от коров было целительным зимой. На потолке над местом её отдыха г-н де Зальцман нарисовал красивые картины и карикатуры, чтобы её развлечь.

Каждый вечер перед ужином она приходила в нашу комнату и у нас установились с ней простые и хорошие отношения. Мы узнали, что она несчастна, что её муж не хочет приехать в Приоре повидать её, но предлагает вернуться в Лондон. Однажды рано утром в январе 1923 года она получила от него письмо, в котором он писал, что приедет её навестить, и было очень трогательно видеть её счастливой.

Когда приехал её муж, она повела его посмотреть, как продвигается строительство Дома для занятий. Поскольку Дом был ещё не готов, по вечерам мы собирались в гостиной. Г-н Гурджиев попросил меня пригласить Кэтрин Мэнсфилд прийти со своим мужем в гостиную, где мы могли пообщаться и послушать музыку г-на де Гартмана. Она была очень счастлива и начала спускаться по лестнице со мной и её мужем. На ступенях она упала, кровь хлынула у неё изо рта. Я оставила её мужа поддерживать её и бросилась за докторами, которые пришли и отнесли её обратно в её комнату. Через пятнадцать минут она умерла.

(Работа над интерьером Дома для занятий продолжалась нерегулярно в течение всего следующего года, но после того как я опишу её завершение, я хочу упомянуть кое-что, что до сих пор кажется мне тем, что никогда не могло случиться – строительство турецкой бани одновременно с сооружением Дома для занятий.)

В Ессентуках и Тифлисе г-н Гурджиев познакомил нас с традиционной паровой баней. В бане в Константинополе была ещё одна привлекательность – чудесные глины, которые при нанесении на тело удаляют все волосы и оставляют кожу эластичной и мягкой. Как раз поэтому и говорят, что у турок не бывает вшей. Не удивительно, что планы г-на Гурджиева по поводу Приоре включали в себя создание бани.

В парке на краю леса стоял большой сарай для хранения садового оборудования. Позади него был большой погреб, построенный на резком возвышении земли, и состоящий из двух комнат, меньшей при входе и более обширной овальной комнаты внутри.

Сначала мы расширили большую комнату. Напротив её задней стены мы с одной стороны соорудили помещение для бака с водой, а с другой стороны – место для парилки.