Всё было хорошо, кроме условия мадам Лабори, что её садовник должен остаться в милом маленьком домике возле ворот. Г-н Гурджиев хотел отослать садовника, поэтому он попросил меня пойти к ней снова и убедить её уволить садовника самой. Я была почти уверена, что она этого не сделает, поскольку мы только что сняли дом и он был полон старинных картин и очень дорогой мебели. Г-н Гурджиев сказал мне: «Даже если вы говорите с ней о самых тривиальных вещах, во главе вашего мозга должно быть то, что садовника нужно убрать, и она сделает это». Я приняла это как упражнение от г-на Гурджиева и попыталась сделать всё, как он говорил. К моему большому удивлению, после получасовой беседы она сказала: «Да, хорошо. Я отошлю садовника. Я верю вам, что ничего в доме не будет испорчено». Но я даже этого ей не предлагала!

Мы не могли немедленно въехать в большой дом, потому что кое-кто из персонала ещё оставался там. Но для нас освободили меньший дом поместья, названный «Параду», и наши русские товарищи переехали туда. Англичане поселились в отеле в Фонтенбло, но проводили с нами весь день. Моя жена отвечала за организацию их работы.

В день нашего переезда принесли тачки и лопаты, и мы начали перевозить землю. Уже был нарисован в воображении будущий зал для движений, и было необходимо подготовить большое ровное место для его постройки. В этой работе мы были «неквалифицированной рабочей силой». Землю мы сваливали в кучу. По мере того, как куча росла, нужно было сильнее разгонять тачку, чтобы добраться до вершины, и чтобы земля не скатывалась обратно на расчищенное место.

Вечером г-н Гурджиев организовал для нас «смешанную еду» – мясо, овощи, картошка и фасоль, всё приготовленное вместе и в собственном соку, без потери питательных веществ.

В столовой стояло фортепиано. Когда ужин закончился, г-н Гурджиев попросил молодых людей вынести столы из комнаты, и мы с новыми силами стали выполнять серии движений дервишей. Далее следовали «Обязательные», и перед окончанием мы прошли всю программу упражнений, которые делали в Тифлисе, Константинополе и Берлине.

Вскоре большой дом освободился, и, наконец, мы смогли его исследовать. На первый взгляд, было много элегантности, но не комфорта; во всём доме была только одна ванна. Зато вода была подведена и доступна везде. Городское водоснабжение и наш местный источник – одно из условий, на котором моя жена жёстко настаивала.

На первом этаже был длинный зал, увешанный картинами, и изящная строгая столовая. Направо была комната для приёмов, дальше библиотека со шкафами в якобинском стиле; а ещё дальше гостиная с концертным роялем Плейеля. Это было не изношенное фортепиано в Тифлисе! Кто умеет ждать, к тому всё приходит, и с г-ном Гурджиевым это всегда было так.

Позади гостиной был кабинет прежнего хозяина, а рядом с ним – комната с красивым бильярдным столом. Однако мы так и не поиграли на нём, потому что г-н Гурджиев очень быстро распорядился его продать. Но в то же время никто из нас даже не знал, как играть в бильярд.

Г-н Гурджиев немедленно дал второму этажу название «Ритц» – как у одного из наиболее роскошных и дорогих отелей Парижа. Первую комнату с левой стороны, с гардеробом, он взял себе. Далее, вдоль просторного коридора, располагалось несколько комнат, украшенных изысканными французскими гравюрами. Одна из комнат была красивой спальней со старинной мебелью с бронзовой гарнитурой. В этой комнате спустя несколько месяцев умерла Кэтрин Мэнсфилд.

Комнаты на третьем этаже выходили в один коридор, выкрашенный в тёмно-коричневый и чёрный цвета. Мы назвали его «Коридор монахов», и там были комнаты всех тех, кто приехал с г-ном Гурджиевым. Над комнатой г-на Гурджиева была пустая комната, которая редко использовалась. Дальше шла наша комната, комната мадам Островской и мадам Успенской, которые жили вместе, а потом комната мисс Мёрстон и мисс Гордон, которые тоже жили вместе. В дальних комнатах жили Лили Галумян и де Зальцманы. Там была даже мансарда, где тоже можно было разместить людей.

В правой части главного дома было большое крыло с кухней и столовой на первом этаже, где мы всегда и ели. Второй этаж крыла назывался «Английский коридор». Там были гладильная комната с платяными шкафами, жильё для остальных русских и английских учеников, а также для тех, кто приезжал в Приоре время от времени.

На заднем дворе были стойла, гараж и хлев, в котором был сеновал, где г-н Гурджиев любил отдыхать и дышать воздухом.

Началась наша повседневная жизнь. В шесть утра, когда один из учеников пробегал по коридору с маленьким колокольчиком, нам нужно было быстро встать, спуститься в столовую, поспешно выпить кофе с маленьким кусочком хлеба и идти прямо на работу. Г-н Гурджиев знал, как распределить работу между людьми таким образом, чтобы не было потеряно ни минуты. Иногда он мог позвать всех на особое задание и сказать: «Приложите все свои силы», и большая работа делалась за несколько часов. Работа вне дома продолжалась с раннего утра и до семи вечера или до полной темноты, с перерывом в полдень на обед. Г-н Гурджиев неодобрительно смотрел на всех, кто засиживался в столовой для того, чтобы покурить и поговорить. Потом, когда звенел большой звонок, все шли ужинать мясом и картошкой, горохом или фасолью, кофе и хлебом.

После ужина нам нужно было быстро сменить рабочую одежду на городскую – новых костюмов для гимнастики пока ещё не было – и быть в гостиной в восемь часов для движений. Г-н Гурджиев создал новые, не очень сложные упражнения, все связанные с развитием внимания. Там были, к примеру, три разных совместных движения головы, рук и ног со счётом. Эти удивительные комбинации занимали всё внимание и механический поток ассоциаций переставал беспокоить.

Зима в этом году была необычно тёплой. Аллея лимонных деревьев перед большим домом была чудом французского садового искусства. Это были крепкие старые деревья со стволами восьми футов в высоту, чьи толстые ветви напоминали канделябры. Каждая ветка заканчивалась конусом в форме сплетённых рук. Весной вырастут новые побеги, поэтому прошлогодние побеги зимой нужно было удалять. Г-н Гурджиев купил садовые ножницы и всем молодым мужчинам и женщинам, которые не были слишком тяжело заняты, поручалось подстригать старые побеги.

Также были две лестницы, одна большая и высокая, а другая поменьше. Обе с самого