Уж я постарался, чтобы голос у меня металлом наполнился.

— Ибрагимов Павел Русланович, — пробурчал задержанный.

— Так-то лучше, зачем собирался убить Светлицкого?

— Я никого убивать не собирался, — на меня смотрели колючие глаза, в которых светилось упрямое притворство. — Так… Попугать хотел.

— Ну, ну… Это мы разберемся. Что в свертке?

— Слушай, начальник, — морщился Ибрагимов, устраивая поудобнее на лавке раненную ногу. — Когда уже скорая приедет? Мочи нет. Сейчас точно боты заверну. Гляди, кровища хлещет.

— Ничего страшного, — хмыкнул я. — Если что, я тебя и на том свете достану. Повторяю вопрос, что в свертке?

— Ничего, — скрипнул зубами Ибрагимов, откинувшись на спинку, ему явно было тяжко терпеть боль.

— Не ври!

— Проверьте сами, гражданин начальник, — уверенно заявил тот.

По взгляду и мимике я понял, что он говорит правду. Вот блин… Загадок все больше и больше…

Я разорвал шпагат на свертке, растерзал «капустные» слои оберточной бумаги и внутри обнраужил… «ничего». Там была напихана скомканная бумага, такая же, как и снаружи. Серо-желтая советская бумага оберточной плотности.

— Не понял… — я снова уставился на раненого. — Что за прикол такой?

Но задержанный молчал. А дальше разговорить я его не успел, во двор ворвалась сверкающая сиреной милицейская «Волга», за ней канареечный «УАЗ» ППС.

* * *

Через некоторое время на месте происшествия стало оживленнее, чем днем. Задержанного под конвоем экстренно увезли в городскую хирургию, на операцию. Светлицкий от госпитализации отказался. Прибывшая скорая оказала ему медицинскую помощь на месте. Рана от пореза ножом оказалась и вправду не такая серьезная.

Пока Горохов и Алексей делали осмотр места происшествия (нож с кровью Светлицкого мы нашли в траве и изъяли, как полагается), я сказал шефу, что сам опрошу главного нашего свидетеля (он же и потерпевший), и забрал Светлицкого с собой в УВД.

Там в дежурке сделал, как положено, сообщение о применении табельного, наскоро настрочил обязательный рапорт на имя прокурора города и, наконец, занялся писателем.

Мы вошли в кабинет нашей межведомственной группы, я щелкнул выключателем, раздвинул на столе шефа его многочисленные бумажки и уселся за него.

— Знакомый кабинет, — огляделся писатель. — Частенько здесь приходилось бывать раньше. Но никогда — в качестве допрашиваемого…

— Формально — это не допрос, — я хотел указать Светлицкому на стул напротив меня, но тот уже сам на него сел. — Дело еще не возбуждено, я с вас возьму объяснение, как с потерпевшего, оно и ляжет в основание для возбуждения уголовного производства, хотя вам, думаю, это объяснять не надо, сами все знаете.

— Конечно, Андрей Григорьевич, — кивнул допрашиваемый и закинул ногу на ногу, будто показывал, что он не очень-то и открыт для общения.

Что ж… Чувствуется, разговор предстоит долгий и основательный. Ничего, у нас вся ночь еще впереди.

— Кто тот человек, что на вас напал? — спросил я, наскоро заполнив анкетные данные писателя в бланке «Объяснение».

— Понятия не имею, — пожал плечами писатель. — Это правда, Андрей Григорьевич.

— Всеволод Харитонович, — я прищурился на оппонента. — Давайте упростим процедуру. Сделаем лучше и мне, и вам… я не буду задавать вам вопросы, пока. Вы сами все расскажете подробненько. Вы ведь знаете, в каком направлении нужно разворачивать повествование, если что, по ходу я буду уточнять.

— Да, — охотно согласился Светлицкий, — вы правы, лучше я сам все расскажу, что знаю. А то как-то чувствую себя жуликом, когда вопросы от вас слышу.

— Замечательно, — кивнул я и приготовился записывать. — Можете начинать.

— Сегодня вечером примерно в половине десятого мне позвонили на домашний телефон. Незнакомый мужской голос сообщил, что у него есть важные сведения для меня. Мол, он готов мне передать некую интересующую меня информацию через пару часов. Встречу назначил у телефонной будки возле моего дома. Сначала я подумал, что это какой-то розыгрыш, но потом… согласился. Голос собеседника был уж очень серьезен.

— Вы узнали его? Разве это был не Ибрагимов, которого я задержал?

— Не знаю, его голос я слышал только в проулке, короткую фразу, когда он передавал мне сверток. Не могу сказать. Но навскидку — вроде, не он.

— А что за сведения вам должны были передать? — мне все-таки пришлось задавать уточняющие вопросы с самого начала нашего разговора, уж слишком много непонятного было в этой истории.

Чего ради писатель вышел из дома поздним вечером и крался на встречу с неким неизвестным?

— Вы снова не поверите, но я и этого не знаю…

— Как так? — я откинулся на спинку кресла, чтобы было удобнее следить за выражением лица Светлицкого. — И вы среди ночи пошли встречаться бог знает с кем, не зная зачем? Не за свежим же сюжетом?

— Понимаете, я уже с таким раньше сталкивался… Не так давно, когда проходил службу в рядах советской милиции. Мне частенько так передавали информацию некие доброжелатели, которые таким вот способом сдавали своих коллег и недругов. Сообщали мне про их темные делишки, связанные с хищением соцсобственности. Это своего рода анонимка, только «нарочным». Так надежнее… Вот я и купился в этот раз. По старой памяти, так сказать.

— Ну вы же сейчас не служите, какая, черт побери, информация по старой памяти?

— Не все мои старые информаторы знают, что я на пенсии. Бывает, что обращаются.

— Как это? — я почесал затылок. — Они не знают местную, да и не только местную знаменитость? Светило современной советской литературы — писателя Светлицкого?

Этот пассаж ему явно понравился, но от сути пострадавший все-таки старался не отвлекаться:

— Представьте себе, нет. Криминальный мир, как правило, книжек не читает и очень далек от литературы и творчества. И потом, вы же, наверняка, знаете, что Светлицкий — это моя новая фамилия, которую я ношу не так давно.

Я лишь молча кивнул, чтобы не прерывать опрашиваемого на интересном месте, а он продолжил:

— Признаться, я до последнего думал, что встречу одного из своих старых знакомых, который захотел, допустим, утопить своего директора. Профессиональный милицейский интерес у меня не угас. Даже сейчас я не чувствую, что в отставке. Будто продолжаю тянуть лямку. Неужели это так уж странно — вот, например, для вас? Впрочем, вы не смогли бы, конечно, представить себе, каково быть,