— Ты кто такой? — я перевернул его на спину, вглядывался в незнакомую морду.

— Да пошел ты… Мент! — шипел тот, но уже не выл, незачем было изображать адскую боль, когда план его побега окончательно сорвался.

— Мент поганый!.. — снова выдохнул он.

Раз! — я двинул ему носком ботинка под дых. Тот скрючился и снова завыл.

— Это тебе за «поганого», — хмыкнул я и пошарил в темноте в поисках ножа, улика все-таки. Но не нашел. Ладно, чуть позже с фонариками поищем.

Поднял тушу, опирая о свое плечо. Нужно дотащить бандита до телефона, сообщить в дежурку, поднять нашу группу, чтобы сделать осмотр и нож изъять как полагается. Он где-то здесь лежит, в пожухлой траве. А этого гаврика перевязать надо, пока кровью не истек.

Я выволок мужика из гаражного массива. Мы очутились под светом дворового фонаря. Я швырнул стонущее тело на лавочку возле детской площадки.

У-ух! Можно передохнуть, тяжелый, зараза.

Как назло до ближайшей телефонной будки далеко. Даже не знаю сколько, но вряд ли в захолустном проулке она вообще имеется. Это надо на крупную улицу выйти. Не вариант совсем. Придется побеспокоить спящих граждан, стучаться с этим окровавленным телом в случайные квартиры и просить вызвать милицию и скорую.

Блин! Лучше бы насмерть его пришил, возни бы меньше. Промелькнула злая мысль. Но нет. Пусть живет… Нужно узнать, что это за перец такой, и какого хрена он напал на Светлицкого, и что за сверток ему передал…

Только я об этом подумал, как из темноты раздался голос:

— Андрей Григорьевич? Помочь? — на свет дворового фонаря вышел Светлицкий, раненая рука висит безвольной плетью, вторая прижата к груди, удерживая бумажный сверток.

Глава 23

Писатель собственной персоной! Не убежал, не спрятался, а пошел за мной. Наверное, услышал звук выстрелов и нашел нас. Что ж… Не думал, что скажу это, но его помощь сейчас будет кстати.

— Всеволод Харитонович, нужно позвонить в «02», — сказал я и, кивнув на раненое тело на лавочке, добавил, — и «03» заодно. Вам, похоже, тоже медицинская помощь не помешает.

Нападавший при виде Светлицкого совсем сник. И характерно прятал морду, отворачиваясь от света фонаря — будто боялся, что его раскроют.

— Ерунда, царапина, — отмахнулся писатель. — А вот если бы вы меня не предупредили! Этот бандит продырявил бы мне спину… Спасибо, Андрей Григорьевич, это вы удачно появились. Очень удачно…

Светлицкий подошел вплотную к задержанному, вглядываясь в черты его серого, как асфальт, лица.

— Ага, бывают же случайности, — улыбнулся я. — Гулял в этом районе и наткнулся на двух подозрительных людей. Одним из них вы оказались.

— Так поздно гуляли? — поднял на меня бровь писатель.

— Не спалось просто, — слукавил я. — Мы же по всему Союзу колесим, по разным часовым поясам. Биологические часы периодически сбоят, так сказать. Бывает, что день с ночью путается, а в таких делах прогулка перед сном очень помогает.

— А, ну да, ну да… — Светлицкий, отставив сверток на лавке, вдруг бесцеремонно ухватил задержанного за подбородок и развернул его лицом к себе, словно у коня зубы проверял. — Кто ты такой⁈ И какого рожна на меня напал⁈

Бандит лишь дернулся и зло сплюнул, освободив «лошадиную морду» из пальцев писателя, и скрипнул зубами.

Вот так поворот! Я был уверен, что Светлицкий знает своего врага, а тут такие вопросы задает… Притворяется? Делает вид, что впервые его видит? Непохоже…

Мать честная, чем дальше в лес, тем злее дятлы. Много вопросиков у меня к товарищу писателю нарисовалось, но в присутствии бандита я не стал ничего спрашивать, по отдельности с ними беседовать надо.

— Ну так что, Всеволод Харитонович? Милицию вызовете?

— А может, вы сами сходите? — неожиданно предложил он. — А я этого бандита покараулю? Уж от меня не убежит, не беспокойтесь, сами знаете, какую я службу прошел.

— Не положено, — категорично замотал я головой. — Вы теперь человек гражданский. А вот я, можно сказать, круглосуточно при исполнении. Я сам постерегу. Вызывайте бывших коллег.

Интересно, что это писатель задумал? В мое отсутствие допросить с пристрастием мужика? Или добить? Черт его знает… В голову лезли противоречивые мысли. Но возможности остаться наедине с подозреваемым я ему не дал. И ведь не исключено, что этот тип в наручниках и есть наш Литератор.

— Хорошо, я попробую позвонить, — нахмурившись, кивнул Светлицкий и уже было побрел в сторону ближайшего подъезда, просить у жильцов доступ к телефону.

— Всеволод Харитнович, — окликнул я, — а сверточек-то можете оставить. Чего с ним таскаться с больной-то рукой? Кстати, что в нем?

— Вы не поверите, Андрей Григорьевич, — хмыкнул Светлицкий, — я не знаю.

— Вы правы, — натянуто улыбнулся я. — Не поверил. Оставьте, пожалуйста, сверток на лавке. Не беспокойтесь, я покараулю.

— Да он не тяжелый, — хотел было отмахнуться от меня писатель, но не получилось.

— Все равно оставьте, — настоял я. — Это улика, мы его изымем.

— Ладно, вы правы, — вздохнул отставной милиционер и положил обернутую серой бумагой и перевязанную шпагатом ношу на соседнюю с преступником лавочку.

Тот покосился на сверток исподлобья, но ничего не сказал. На беседы с нами он явно не был настроен, но ничего, разговорим. Главное, чтобы кровью не изошел, она всё это время так и текла из его простреленной ноги помаленьку.

Писатель ушел, а я уставился на задержанного. Решил не терять время и прояснить запутанную ситуацию.

— Фамилия, имя, отчество! — гаркнул я на него.

Тот опустил голову, насупился. Губы его шевелились, будто в беззвучных проклятиях.

— Слушай сюда, урод, — тихо и спокойно проговорил я. — Я все равно узнаю, кто ты, так что выбирай, или ты сотрудничаешь со следствием, или пойдешь сразу по двум статьям — покушение на убийство и посягательство на жизнь работника милиции. И сейчас все зависит от моих показаний, как я выдам историю про то, что ты на меня напал с ножом и собирался убить сотрудника сразу после непосредственного совершения особо тяжкого преступления. Знаешь, я же могу все в красках подать — насобираю тебе отягчающих по самое не хочу… А с