от военно-морской верфи была найдена шляпа, предположительно принадлежавшая доктору Паркмену. Доехав до Брайтон-стрит, доктор заметил, что возница едет не в ту сторону. Я сказал ему, что возница может быть неопытен, но, несомненно, в конце концов он найдет дорогу куда следует. Подойдя к двери тюрьмы, я вошел, чтобы удостовериться, есть ли посторонние, [убедившись, что нет], вернулся к двери кареты и сказал: „Джентльмены, вам лучше пройти на несколько минут в тюремную контору“. Они все прошли внутрь, никто не сделал никаких замечаний, а затем Уэбстера увели в дальний кабинет по моей просьбе. Доктор Уэбстер впервые заговорил после того, как вошёл в комнату: „Что всё это значит?“ Я ответил: „Вы помните, что я привлек ваше внимание, когда мы ехали около моста, что производились поиски выше и ниже моста? Мы проводили также розыск в районе колледжа; но мы более не ищем тело доктора Паркмена; добавлю также, что сейчас вы находитесь под стражей по обвинению в убийстве доктора Паркмена.“ Затем он произнёс: „Я бы хотел, чтобы вы послали весточку моей семье“.

Я рекомендовал отложить [передачу] сообщения до утра; если его пошлют [сейчас], то это будет печальная ночь для близких. Он начал говорить что-то, что, как мне показалось, имело отношение к обвинению в преступлении, тогда я заявил, что ему лучше ничего не говорить мне об этом. Затем он попросил меня послать за кем-нибудь из его друзей в городе; на эту просьбу я ответил, что нет необходимости посылать за ними в эту ночь, потому что они [всё равно] не смогут его увидеть; то же самое будет и утром. Я сказал ему, что хотел бы, если у него имелись при себе какие-нибудь вещи, недопустимые у тюремного заключенного, чтобы он передал бы мне такие вещи. Он дал мне свою золотую карточку, бумажник с личными бумагами, 2 доллара 40 центов наличными, проездной с отрывными билетов на омнибус и ключи от квартиры.

Я взял эти вещи, завернул их в носовой платок, отнёс в кабинет маршала, запер в ящике стола и не видел до воскресенья. Я оставил доктора Уэбстера с мистером Старквейзером и Спарром в задней комнате (…)».[11]

Интересно, правда? Хорошая полицейская школа — спокойный разговор с подозреваемым, вежливый и даже увещевающий, с намёками и подтекстами. Подозреваемый несомненно был дезориентирован, по крайней мере, вначале, и явно не понимал всю серьёзность ситуации, в которой очутился.

После того, как полицейские Старквезер, Спарр и Клэпп убыли, маршал Тьюки получил возможность, наконец-то, обстоятельно поговорить с Эфраимом Литтлфилдом с глазу на глаз. Городской маршал имел множество вопросов к уборщику, умудрившемуся сделать совершенно неожиданное для всех открытие.

Литтлфилд рассказал о событиях, предшествовавших находке. Впоследствии свой рассказ он повторял неоднократно, несколько варьируя детали, поэтому имеет смысл дать его наиболее общий и полный вариант.

Итак, по словам дворника, некоторые подозрительные странности в поведении профессора химии он заметил в последней декаде ноября. Приблизительно 20 или 21 числа Джон Уэбстер неожиданно завёл с Литтлфилдом разговор о том, как можно пройти в помещение морга через разделительный коридор. Помимо этого профессора интересовал порядок учёта поступающих в морг тел умерших, а также того «секционного материала», который оставался после работы студентов с телами. Литтлфилд обстоятельно ответил на заданные вопросы, особо подчеркнув, что в колледже отлажена система строго учёта трупов, их фрагментов и органов. Уборщик сделал особый упор на том, что все двери в морг всегда опечатываются, и доступ к ключам имеет ограниченный круг лиц. Литтлфилд также отметил, что всегда во время его уборки помещений морга там находится кто-то из врачебного персонала.

Интерес профессора химии к работе морга показался Литтлфилду тем более странным, что на протяжении предшествующих лет тот никогда подобного любопытства не демонстрировал.

Через несколько дней — уже после того, как стало известно об исчезновении Джорджа Паркмена — профессор столкнулся с Литтлфилдом возле колледжа и спросил, как бы между прочим, известно ли тому о случившемся. Уборщик ответил утвердительно и добавил, что видел, как мистер Паркмен подходил к зданию колледжа 23 ноября после 13:30. Это сообщение поразило Уэбстера так, что тот даже ударил досадливо тростью о землю. Впрочем, профессор моментально взял себя в руки и принялся объяснять уборщику, что Джордж Паркмен встречался с ним — Джоном Уэбстером — с единственной целью получить деньги и он — Уэбстер — передал ему значительную сумму, получив которую Паркмен сразу же ушёл.

Этот разговор смутил Литтлфилда своей неуместностью. Между ним и профессором химии лежала социальная пропасть, мистер Уэбстер являлся уважаемым членом общества, а Литтлфилд — обычным трудягой, переселившимся в Бостон из хижины на болотах. Уэбстер никогда не обсуждал с уборщиком свои финансовые дела и ничего ему не объяснял, а тут произнёс целый монолог, призванный доказать, что Паркмен разговаривал с Уэбстером всего лишь одну минуту!

Однако далее последовали ещё более интригующие события. На День Благодарения профессор подарил Литтлфилду прекрасную индейку, и эта немотивированная щедрость всерьёз встревожила уборщика. Никогда прежде Джон Уэбстер не делал ему таких подарков… В таких ситуациях нельзя не вспомнить Александра Сергеевича Грибоедова с его бессмертным «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»! Хотя Литтлфилд не читал «Горе от ума» и вообще не имел понятия о великом русском поэте Грибоедове, сермяжную истину, сформулированную им, Эфраим понимал отлично. Если человек, стоящий выше тебя по социальной лестнице, вдруг странным образом начинает перед тобой заискивать — самое время насторожиться.

И Литтлфилд по-настоящему насторожился!

28 ноября он увидел, как с самого утра профессор чем-то очень деятельно занялся в своей лаборатории на 1-м этаже. Квартира уборщика примыкала к помещениям, занятым Уэбстером, и потому Литтлфилд имел возможность судить о действиях соседа по звукам и движению тени в щели под дверью. Уборщик убедился, что профессор разжёг тигельную печь, которой за все годы своей работы никогда не пользовался. Печь топилась антрацитом и древесным углём, она давала такой жар, что когда Литтлфилд через час коснулся рукой стены в своей комнате, то почувствовал её нагрев. Уборщик заявил маршалу Тьюки, что тогда в первый раз по-настоящему испугался, ведь если стена до такой степени нагревается печью, стоящей с другой стороны, то что же творится в самом помещении?! Не приведёт ли работа печи к пожару?

Продолжая следить за необычными действиями соседа, уборщик обратил внимание на то, что тот странно суетится возле