Когда я с ним познакомился, то относился к нему равнодушно. Он был большим, толстым и очень напыщенным человеком. Не только я, но и мои товарищи видели, что он оторвался от реальности. Его откровенно перестали уважать, как командующего люфтваффе. В действительности он вообще не командовал ВВС, это мог быть кто угодно, только не Геринг. Геринг мог сказать какую-нибудь глупость Гитлеру. Тот говорил: «Ты командуешь люфтваффе», а Геринг делал длинный доклад относительно Битвы за Англию, из которого следовало, что он одержал триумфальную победу над Королевскими ВВС. Это было совершенной неправдой, мы понесли чудовищные потери в истребителях, от которых так и не оправились до конца войны. Геринг говорил: «Мы поддержим окруженную в Сталинграде армию, люфтваффе с этим справятся», но сделать это не удалось. Такие заявления стоили нам очень дорого.

Геринг часто приглашал своих пилотов участвовать в охотах, которые он устраивал в Каринхалле. Это было великолепное поместье. Он присвоили себе множество пышных титулов, вроде Мастера охоты, потому что любил это. Геринг считал себя несравненных охотником и героем Первой мировой. Я не знаю ни одного человека, который действительно любил бы его.

У Геринга имелись свои любимчики, которые делали вид, что любят его или, по крайней мере, соглашаются с ним. Если ты с ним не соглашался, что сразу становился его врагом. Спросите об этом Галланда. Геринг особенно заботился об Эрихе Хартмане, но, скорее всего, потому что Хартман ему никак не мог угрожать. Он был всего лишь молодым пилотом, не имевшим никаких связей с верхушкой Рейха. Он также выделял Ханса-Ульриха Руделя, Гордона Голлоба, Вернера Баумбаха и Дитриха Пельца. Но соперничать с Герингом было опасно. Он был решительным и злопамятным человеком.

В третий раз я видел Гитлера 12 января 1944 года, когда должен был получить грамоты на награждения Дубовыми Листьями и Мечами. Они были с тиснением, позолотой, в великолепно оформленных папках и все такое. Некоторые из них сохранились и сегодня, только не мои. Позднее их похитили в Вене, скорее всего русские. Свои я отдал жене и сказал спрятать в подвале дома в Вене. Когда после войны мы туда наведались, все документы пропали.

В тот день на приеме присутствовали шестнадцать человек особо отличившихся летчиков. Из них Гельмут Лент и Вальтер Новотны, которые получили Бриллианты, погибли еще во время войны. Вальтер Эзау, Дитрих Пельц, Гейнц Бэр, Вальтер Новотны, Адольф Галланд, Густав Рёдель, Гейнц-Вольфганг Шнауффер, Эгон Майер, Эмиль Ланг, Тони Хакль, Герберт Илефельд, принц цу Зайн-Виттгенштейн, Хартман и я прибыли на встречу с Гитлером, который и вручил грамоты. Затем последовал неизменный ужин. Он говорил об отражении высадки союзников. После этого меня официально перевели на Западный фронт, где я 19 апреля временно принял командование JG-11 в системе ПВО Рейха. Там оказался Крупински и еще кое-кто.

Позднее мне пришлось еще раз увидеть Гитлера, там был и Геринг тоже. Это произошло в апреле 1944 года, когда я встретился с командирами истребительных частей Западного фронта и ПВО Рейха. Там были Галланд, Вальтер Эзау, Йозеф Приллер, Гюнтер Лютцов, Гейнц Бэр, Эдуард Нойман, Густав Рёдель, Ханнес Траутлофт, Герберт Илефельд и мой старый друг Штайнхоф. Все они сейчас находились или на штабной работе, или летали в составе упомянутых командований. Все ожидали вторжения союзников через Ла-Манш, и гадали, когда и где именно это произойдет. В то же самое время Гитлер носился с собственными идеями, и можно было легко видеть, что он плохо понимает, что именно происходит. Он казался рассеянным и погруженным в собственные мысли.

Для него одна вещь была типичной – он всегда заявлял, что у англичан постоянные проблемы с оппозицией: лейбористами, профсоюзами и тому подобным. Он также утверждал, что вскоре англичане и американцы поймут, какую угрозу представляет Сталин, и переменят сторону. Мне было совершенно понятно, что этот человек слегка спятил. Гитлер не имел ясного и детального представления о ситуации. Какими бы ни были проблемы англичан, они остались с союзниками до конца войны.

Наконец мы перешли к обсуждению наших проблем: дислокации и количеству истребителей, подготовке новых пилотов и другим вопросам, связанным с техникой. Это произошло вскоре после того, как Галланд назначал Траутлофта инспектором дневных истребителей, потому что никто не следил и не контролировал эти детали.

Во время своего последнего вылета я одержал победу, и мне отстрелили палец. Тогда я служил командиром II/JG-11, которая входила в систему ПВО Рейха и защищала его от налетов американской 8-й Воздушной армии. Это произошло 12 мая, во время вылета я сумел сбить два «тандерболта» из 56-й истребительной группы. И мне отстрелили большой палец.

Этот вылет был просто ужасным. Мы подняли 75 истребителей, примерно 50 FW-190, а остальные Ме-109. 8-я воздушная армия отправила в налет около 800 бомбардировщиков и 1000 истребителей. А у нас было всего семьдесят пять истребителей. Я вел одну группу, а Тони Хакль – другую. Мы поднялись на 11 000 метров и там было адски холодно. Ме-109 не имел гермокабины. Там мы ввязались в «собачью свалку». Я сбил три Р-47, но смог подтвердить лишь одну победу, прежде чем меня самого подбили и ранили.

Мой большой палец левой руки просто исчез, а истребитель повело в сторону. Я сумел его выровнять и начал набирать высоту, зная, что «тандерболты» за мной не последуют. Я шел вверх, пока самолет не встал, тогда я его перевернул, сбросил фонарь и вывалился наружу. Я очень боялся, что меня ударит киль, как это произошло с многими пилотами, включая Ханса-Иоахима Марселя. Я также опасался, что скажутся все мои старые раны и аварийные посадки. Я все-таки сумел стабилизировать свое падение и раскрыл парашют, в результате чего приземлился на дерево чуть севернее Франкфурта. Я начал спускаться, но сорвался и шлепнулся с высоты три метра. Я хорошо приложился, но в остальном обошлось, если не считать сильного кровотечения из того места, где раньше был палец.

Во время операции «Боденплатте» – 1 января 1945 года – я снова оказался в госпитале, так как открылись старые раны, и я занес туда инфекцию. Я услышал об операции в штабе. У нас не было пенициллина, который имели союзники, и потому мы потеряли много солдат от простой инфекции.

Герта прибыла, чтобы находиться рядом со мной, она следила за всеми медицинскими процедурами. Моя мать очень волновалась, но ведь таковы все матери. Я очень боялся, что мне ампутируют руку, если инфекция распространится дальше.

Во время операции «Боденплатте» мы потеряли много командиров, и эти потери невозможно было восполнить. Погибли 3 командира эскадр, 5 командиров групп и 14 командиров эскадрилий, это были самые большие потери командиров за один день за всю войну. Это были самые опытные командиры люфтваффе, отлично подготовленные, с огромным боевым опытом. На время излечения меня назначили начальником школы командного состава истребительной авиации. Мы с Галландом переговорили после операции «Боденплатте». Он был крайне зол на то, как все это провели. Самого Галланда не привлекли к планированию, потому что Геринг ненавидел его.

Когда я выздоровел, то некоторое время служил в штабе Галланда. Около четырех месяцев я служил начальником школы командного состава истребительной авиации. Там я снова встретился с Новотны, который руководил школой, пока меня не было. К этому времени мы сформировали эскадрилью из захваченных вражеских самолетов и облетали их – Р-38, Р-47, Р-51, а также «спитфайры». Там был также В-17, который мог летать, что было очень полезно для нас. Мы сумели изучить этот бомбардировщик в деталях.