Шрифт:
Закладка:
— Что же в этом такого? — вздохнув, спросил Николай Кириллович, продолжая размышлять о вариантах объяснения.
— Ничего, — сказал Меркулов, — если бы ни некоторая информация, полученная из разных, независимых друг от друга источников.
— Причем, люди, что передали эту информацию, — произнес Судоплатов, — тоже в короткий срок изменились кардинально. Точь-в-точь как вы.
— И эта информация оказала большое влияние на обстановку на фронтах, — понимая, что лучше идти навстречу сказал Попель.
Лицо обоих разведчиков посветлели, но продолжению беседы помешали — двери с парадной лестницы распахнулись, и в аванзал вошла группа из нескольких человек. Первым шел Сталин, чуть отстав Берия, за ним в ряд шли Калинин, Жданов, Ворошилов. Их сопровождала пара охранников с Власиком.
Меркулов, Судоплатов и Попель вскочили.
Иосиф Виссарионович на ходу поднял руку, жестом показав позади идущим, идите, мол, а сам направился к троице. За ним последовал только Берия.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался первым Сталин.
— Здравия желаем, товарищ верховный главнокомандующий! — четко вдохнули Меркулов, Судоплатов и Попель.
— Вах, оглушили, — улыбнувшись, проворчал Иосиф Виссарионович. — Я пока председатель Государственного комитета обороны! Николай Кириллович, — Сталин прищурился, — вам надо пройти в зал для награждения, сегодня ваш день.
После чего, взяв под локоток бригадного комиссара, двинулся к проходу в георгиевский зал.
— А завтра вы все товарищам расскажете, ничего не утаите, — сказал он Попелю. — Даже невероятное…
Лаврентий Павлович знаком подозвал Меркулова и Судоплатова.
— С товарищем Попелем побеседуете завтра, — тихо сказал нарком. — Сейчас вы, Всеволод Николаевич, езжайте в управление, в канцелярии вас папка с материалами ждет. А вы, Павел Анатольевич, на базу особой группы, и прихватите майора Ильина. Пепел-5 очнулся. Выясните — когда можно будет побеседовать с ним…
Эпилог — 1
В ушах стоял звон. Тошнило. Мир качался и плыл. Андрей приподнялся, но прострелило руку и сильно заболела голова. Он невольно застонал. Новая попытка — медленно, чтобы не потревожить голову и руку, поднялся, прищурился, поморгал — глаза слезились от едкого дыма, и что твориться вокруг удалось разглядеть не сразу.
Все вокруг изрыто дымящимися воронками. Чадила раскуроченная взрывом полуторка. Догорала опрокинутая телега по ту сторону дороги. И тела, тела, тела…
— Мама, Анька, вы где? — позвал Андрей.
Взгляд наткнулся на что-то знакомое. Кусочек ткани в горошек, туфля и засыпанная землей…
— Мама? Мама-а-а!
Андрей истово рыл землю, срывая ногти, до крови закусив губу. Правая рука слушалась плохо, и почти не чувствовалась, но он рыл. Показалась голова. Ощупав спутавшиеся волосы, понял — мама лежит лицом вниз. Стал отгребать землю. Отрыл руку. Потянул, от усилия потемнело в глазах и мир вновь поплыл. Борясь с тошнотой и плача от боли, Андрей тянул изо всех сил. Земля выпускала маму неохотно. Пот заливал слезящиеся глаза, и мальчишка не сразу увидел сестру. Аня лежала под мамой. На остекленевшие глаза сыпалась земля. Андрей упал на колени.
— Мама… мамочка… нет… нет… — плача, шептал он.
Он вспомнил взрывы, вой самолетов, как бежали от дороги, как мама толкнула его в яму, схватила Аню, но укрыться не успела — огненные трассы с пикирующего самолета прошили обоих, а потом взорвалась бомба и что-то горячее впилось в руку…
Мамино лицо было серым, холодным. Полуоткрытые глаза безжизненны. На животе и спине большие почерневшие от земли кровавые пятна…
Андрей знал, как выглядит смерть. Три года назад на его глазах бандиты убили отца. Мальчишку, забившегося под телегу — не тронули. Андрей тогда долго сидел, держа папину голову. Теперь одной рукой он обнимал маму, второй гладил сестренку, смотрел в небо и тихо плакал…
По дороге, огибая разбитую технику, воронки и обходя мертвецов, торопились люди. Без вещей, налегке, они спешили добежать до леса. По сторонам не смотрели, больше в небо. Какое дело до одинокого мальчишки, копающегося около мертвых тел? Погибших от налета штурмовиков много, каждому не поможешь, свои бы ноги унести. Один мужик остановился было, заметив парнишку, покричал ему, но тот будто ничего не слышал. Мужика схватили за руку пара баб и потащили дальше.
Потом на дороге появились красноармейцы. Шли неровным, растянутым строем. Усталые, запыленные, многие с бинтами поверх гимнастерок. Первыми шествовала пара бойцов — один с пулеметом «Максим», второй с колесным станком на плечах.
Тот что с пулеметом остановился, заметив развороченную взрывом полуторку, выдохнул: «Перекур», аккуратно уложил «Максим» на кусок обгорелой доски, и направился к тому что осталось от машины. Напарник сбросил колесный станок, достал кисет, ловко свернул самокрутку и закурил. Мимо протопали красноармейцы. Замыкающий с петлицами сержанта остановился.
— Устали, что ль, Васягин?
— А то нет, — пыхнул дымом боец. — Три версты под максимкой.
— Так сами смены не просили, — хмыкнул сержант, глядя на бойца, что у разбитой полуторки что-то высматривал. — А Гордеев что там потерял?
— Сходи и спроси, — огрызнулся Васягин.
— Поговори у меня, — пригрозил сержант и крикнул, замедлившим шаг красноармейцам:
— Стой, перекур. По сторонам смотреть! За небом следить!
Сержант смачно сплюнул, и пошел к полуторке. Гордеев отошел от полуторки дальше, и стоял как-то странно, смотря куда-то вниз. Сержант за малым не дошел — зацепился взглядом за ребристый гранатный бок. Посмотрел внимательно вокруг — заметил еще несколько таких же среди рассыпанных патронов, ковырнул сапогом землю, наклонился и поднял гранату. Глянул на разбомбленный ГАЗ-АА и понял — полуторка везла боеприпасы и попала под авианалет. Взрыв раскурочил грузовик, возможно часть груза сдетонировала, часть раскидало. И теперь тут можно набрать патронов и с десяток Ф-1 без запалов, но если поискать, авось найдутся и они. Как же боеприпасов не хватало в бою! Сержант в сердцах сплюнул.
— Ведите батальон, сержант, на новый рубеж… — тихо, но зло проворчал он. — Батальон, мать его, в восемнадцать человек…
Он сунул корпус гранаты в карман, сказал громко:
— Гордеев, чего там встал как истукан?
— А ты сюда подойди, сержант. Подойди!
Когда он приблизился, Гордеев ткнул пальцем вниз. Сержант глянул и оторопел — у края неглубокой воронки лежало двое убитых — женщина и маленькая девочка. Но не это поразило сержанта, на мертвецов он уже нагляделся, вон их сколько вокруг. Сам смерти в глаза заглянул не раз. А то, что в воронке голыми руками копал могилу парнишка лет одиннадцати-двенадцати, и то, что у пацана были красные опухшие глаза, кровоточащая рана на руке, и абсолютно седые волосы.
— Видишь? — прохрипел Гордеев, вновь стискивая руками голову. — Ты его видишь⁈
— Вижу, не слепой.
— Понимаешь, что это значит?
— Что это значит? — переспросил сержант, отводя взгляд — стыдно было в глаза мальчишке смотреть.
— Непонятливый ты, старшой, — услышал он хриплый ответ. — Не пойду я дальше!
— Чего? — удивился тот. — Сбрендил⁈ Забыл, что бывает за невыполнение приказа?
— Приказа, говоришь? — зашипел в ответ Гордеев. — А помнишь, что в уставе написано? Защищать родину мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни. Есть там такое?
Сержант промолчал. Прав Гордеев. Прав бывший командир, а ныне красноармеец. Но приказ…
Сержант злился, потому что не мог принять решение. Хреновый он сержант. Растерялся, а Гордеев нет. Именно он вывел остатки батальона. Еще лично вынес уцелевший пулемет, и тащил его на себе с напарником, не прося подмену. Кроме того — все бойцы, что прислушивались к разговору, о прошлом Гордеева знали.
— Вот она, родина, — хрипло сказал Гордеев поведя рукой вокруг. — Там родина, — указал на восток, — а там враг топчет родину, — на запад. — А вот он, — показал на мальчишку, — тоже родина…
Крепко взял сержанта за плечо и выдохнул почти в лицо:
— Этак можно до Москвы доотступаться? — и лицо Гордеева болезненно перекосило.
Тут он перехватил взгляд мальчишки.
— Вот что я скажу, сержант, — прохрипел Гордеев натужно, — тут мой личный рубеж. Оставь максимку и веди людей, сержант, выполняй приказ…
Оттолкнул. Отцепил саперку, спустился в воронку, мягко отстранил мальчика.
— Посиди, малец, отдохни, — и принялся копать могилу. — Если враг навяжет нам войну, — хрипел он, работая лопаткой, — Рабоче-крестьянская Красная Армия будет
