И вдруг, с тошнотворным ощущением в желудке, я вспоминаю. Прикладываю руку к груди и ищу заколку. Заколку с волосками в крови, застрявшую в кузове пикапа. Доказательство того, что моего прежнего отца больше нет. Я отстраняюсь от него, вырываясь из объятия, и он встревоженно смотрит на меня. Потом улыбается – словно пытаясь подбодрить. Я снова щупаю свою грудь, пытаясь отыскать выступ под костюмом, который подтвердит, что заколка на месте, но единственное, что ощущаю, – это свои ребра, поднимающиеся и опускающиеся при дыхании, по-прежнему слишком частом.

* * *

Мы возвращаемся к пикапу, и отец включает радиоприемник. Там крутят Джей-Зи[15], и он делает погромче. Отцу по-прежнему нравится музыка, предназначенная для людей моложе его. Он бросает мне полотенце, а потом открывает водительскую дверцу и начинает переодеваться.

Я опять хлопаю по своей груди, но выступа не нахожу. Он куда-то подевался. Я завожу руку за спину и тяну вниз молнию на костюме. Осторожно стягиваю его с плеч, опускаю глаза. Заколки нет. Осматриваю свою грудь. Она бледная и тощая – еще тщедушнее, чем обычно, словно океан заставил ее усохнуть. На том месте, где была заколка, остался едва заметный след, но самой ее не видно.

Я торопливо сдергиваю с себя костюм и оборачиваюсь полотенцем, хотя на парковке никого. Заколки по-прежнему не вижу. Выворачиваю костюм и осматриваю его, потом землю вокруг себя. Я уже знаю, что она пропала. Наверное, ее вымыло из-под костюма, пока я барахтался под водой. Она где-то там, на дне океана, и мне никогда ее не отыскать.

Внезапно у меня щекочет в носу, и я рефлекторно наклоняюсь вперед – очень вовремя. Из ноздрей вырывается вода – не несколько капель, а, наверное, целая кружка. Отец видит это и разражается хохотом.

– Ну ты даешь, Билли! Наверное, половину океана проглотил, приятель.

Я не отвечаю. Еще раз осматриваю свою грудь, но теперь на месте следа от заколки не осталось практически ничего, кроме легкой красноты на коже. Ее запросто мог оставить мокрый гидрокостюм, пока я его снимал. Одеваясь, я проверяю кузов грузовика на случай, если найду там еще что-нибудь. Щель, где застряла заколка, по-прежнему там, и, закрывая глаза, я легко могу вспомнить, как она выглядела – торчала между бортом и дном. Но когда я снова открываю их, заколки нет. Пропала с концами.

– Вот что я тебе скажу, Билли. Мне все равно сегодня надо в Ньюли, так, может, поедим там? Завезем серфы домой, а потом прокатимся и наедимся бургеров. Как тебе такой вариант? – спрашивает отец, и я медленно киваю. Не знаю даже, что и думать.

Мы заканчиваем переодеваться, отец загружает доски в кузов, а сверху бросает гидрокостюмы, шлепающиеся большой мокрой кучей. Потом прыгает за руль и едет вверх на утес, чтобы оставить доски дома.

И тут все летит к чертям.

Глава 55

Отец насвистывает, сидя за рулем. Я не понимаю, почему у него вдруг изменились планы. Только что он собирался меня утопить, а теперь приглашает на завтрак. Я молча сижу рядом с ним; такое ощущение, будто я сплю и все это мне снится. Я сижу бок о бок с отцом и одновременно с убийцей. Часть меня хочет распахнуть дверцу и сбежать, другая – рассказать ему обо всем, чтобы он меня обнял и назвал глупеньким. Так что я не делаю ничего. Просто обхватываю себя руками, чтобы согреться. У меня все тело дрожит.

Сворачиваем с шоссе на свой проселок. Он ведет только к нашему дому, но на полдороге там есть поворот, так что коттеджа отсюда не видно. Минуем поворот, и свист обрывается. Отец ударяет по тормозам.

Впереди стоят две машины, черно-белые, с синими полицейским мигалками на крышах. Внутри никого нет.

– Какого черта?.. – шипит отец, и мы просто сидим несколько секунд без движения. В живой изгороди чуть позади есть промежуток, и через него можно поглядеть на наш дом. Отец дает пикапу откатиться, чтобы поравняться с ним, и мы оба смотрим сквозь заросли. Там еще машины – некоторые с эмблемами, некоторые нет, – а вокруг коттеджа суетятся люди.

– Дьявол! – восклицает отец и врубает заднюю передачу.

Я снова начинаю думать – пусть недостаточно быстро, но все же. Полицейские у нас. Это реальность. Почти наверняка. И мне надо действовать. Полицейские пришли. Они спасут меня.

Я смотрю на ручку на двери и представляю, что будет, если я попробую выскочить. Успею я добежать до полиции? Или отец поймает меня раньше?

Нет, слишком поздно. Мы быстро едем назад.

– Гребаное дерьмо, – бормочет отец. В мгновение ока он снова пришел в ярость. – Сраные копы!

Он разворачивается на сиденье, чтобы удобнее было смотреть назад, и прибавляет скорости. Я боюсь, что мы вот-вот врежемся в дерево.

Отец не притормаживает, выруливая на шоссе; поворот крутой, даже если едешь передом, но у отца получается. Он вырывается на дорогу и быстро выкручивает руль. Нам повезло, что не было других машин. Отец переключается на первую и так жмет на газ, что меня вдавливает в сиденье. Он постоянно поглядывает в зеркало заднего вида, и я тоже оборачиваюсь в надежде увидеть за нами синие полицейские мигалки, но их нет. Шоссе пустое. Отец ничего не говорит. Не говорит, куда мы едем и зачем. Не говорит, почему у нас дома полиция. А я не спрашиваю. Ни мне, ни ему не надо ничего говорить. Тишина говорит за нас.

Когда мы добираемся до леса, отец сворачивает с главной дороги в зону для пикников, где можно оставить машину и прогуляться. Он проезжает несколько деревьев и останавливается. Но мотор не выключает. Я гляжу на него, гадая, о чем он думает. Понимаю, что отец смотрит на дорогу – проверяет. Дорогу видно не очень хорошо, потому что нас заслоняют ветки, но если какая машина проедет, мы заметим ее. Наконец я заговариваю – хотя бы потому, что странно будет и дальше молчать.

– Почему у нас полиция, пап?

Он оборачивается на меня с изумлением, будто не ожидал увидеть. Уже собирается ответить, но вдруг мы слышим сирену. Еще мгновение сидим неподвижно, пытаясь разобрать, откуда доносится звук, потом отец бросает пикап вперед, прямо через заросли, и глушит мотор. Я вижу, как машины с мигалками проносятся мимо – из лесных сумерек они кажутся особенно яркими. Машины едут не от нас, а к нам – к нашему коттеджу.

– Что происходит, пап? – спрашиваю я.

Он снова таращится на меня,