На мой вкус, мужчина худоват и напоминает типичный офисный планктон, но мордашка у него симпатичная, и одет он стильно и дорого.

Разве что улыбка все портит. И дело вовсе не в кривых зубах — они как раз красивы и ухожены, как и все остальное в его образе. Тем не менее при виде адресованной мне улыбки не могу подобрать к ней другой эпитет, кроме как «гаденькая».

— Здравствуйте, — улыбаюсь в ответ. Эх, жаль ладонь для рукопожатия не подать. — Ваши сотрудники уже передали вам мое деловое предложение? — пытаюсь, если не обхитрить, то хотя бы удивить и сыграть на эффекте неожиданности.

Мужчина же выглядит каким угодно, только не удивленным. Скорее уж довольным. Как кот, которого накормили чем-то вкусным, отчего у него усы встали торчком. Только у этого человека нет усов. Но есть гаденькая улыбка, ага.

— Позвольте представиться, — заговаривает он, как следует обсмотрев меня «кошачьим» взглядом и вновь поднявшись им к лицу, — меня зовут Саймон. И, кажется, вы убили моего отца.

Да уж, неловкая ситуация.

Только открываю рот, чтобы возразить, как Баронет властно поднимает руку.

— Но я не в обиде. Вы оказали мне большую услугу.

Правда? Это ли не повод воспрянуть духом? Но Саймон по-прежнему смотрит на меня как кот на мышь, и это не действует расслабляюще.

— Но, видите ли, Кайя… — Баронет приваливается бедром к столу и, усмотрев на нем мою пилку, аккуратно извлекает ее из чехла длинными тонкими пальцами и принимается не спеша подпиливать ногти. — Видите ли, — продолжает, любуясь своим маникюром и для верности еще и полируя его о собственный рукав, — в нашем… гм… обществе… — Цыганском, что ли? — …не принято оставлять виновных безнаказанными. — Мученически закатывает глаза, будто ему самому неприятна эта тема. — Кровная месть, и все такое. Понимаете? — Ловит мой взгляд.

Медленно киваю. Пока не знаю, как правильно себя с ним вести, поэтому просто слушаю.

— Долг чести, репутация, — продолжает Саймон, возвращая пилочку на место (в футляр, а затем на стол). — Не отомщу как положено, деловые партнеры отца просто-напросто не примут меня в свой круг.

Это он к тому, что ничего личного?

— О, а это что? — Его тоже привлекает моя подкова. Поддевает ее пальцем, металл звенит, прокатываясь по столешнице. — Прелестная вещица. Разводите коней? — Смотрит на меня, повернув голову набок, как птица.

Киваю.

— Планирую. Знаете ли, мой отец…

Скривившись, отчего из симпатичного парня превращается в сморщенную сливу, Саймон вновь вскидывает руку, веля мне заткнуться.

— Выкуп меня не интересует. Долг чести, помните?

— А слава? — принимаюсь торговаться. — Могу выставить вас в своей программе в любом выгодном для вас свете.

Улыбается снисходительно.

— Моя слава в тени.

— Тогда что? — спрашиваю в лоб.

Если бы пришел убивать, убил бы. К чему эти беседы? Значит, что-то от меня надо. А я знать ничего не знаю, значит, не допрос.

— Только правда. — Разводит руками. — Репутация, помните?

Хмурюсь, не понимая.

— Это вы убили моего отца? — Делает шаг ко мне и наклоняется, упершись ладонями в свои колени, чтобы наши лица оказались на одном уровне.

Эгей! А я-то думала, меня уже признали виновной.

— Вот об этом я и хотела с вами поговорить, — подхватываю с энтузиазмом. — Видите ли, Саймон, — стараюсь подстроиться под его манеру речи, — произошло недопонимание…

Щеку обжигает тяжелой пощечиной. И не будь моя голова крепко присоединена к шее, держу пари, она улетела бы в другой конец помещения, как баскетбольный мяч.

— Ты?!

С сына Барона слезает образ лощеного мажора, как шкура с ящерицы. Перед глазами плывет от удара, но я все равно вижу, как искажается злостью его лицо, как наливаются кровью глаза, а улыбка из гаденькой превращается в хищную — будто фея махнула волшебной палочкой и превратила Золушку в крысу.

Щека сначала горит огнем, а потом немеет и лишь кое-где покалывает мелкими иголочками. В голове становится пусто и звонко.

— Ты?

Новый замах ухоженной изящной кисти. Зажмуриваюсь, но удара не следует. Вместо этого Саймон хватает меня пальцами за подбородок, вынуждая поднять к нему лицо.

— Ну же, открой глазки, — шепчет ласково. — Прости, напугал. Не бойся.

И я еще на свою семейку жалуюсь…

Медленно открываю один глаз, затем второй. Саймон улыбается.

— Ну вот, — комментирует довольно. — Ну так что, ты убила моего папу?

Он держит меня с силой, пальцами сплющивая щеки, поэтому получается не очень внятно:

— Ф-меф.

— Что, прости? — Озадаченно приподнимает брови.

— Нет, — повторяю четко, стоит ему меня отпустить.

Так я и призналась, если у него имеются сомнения. Разбежался.

— Видишь ли. — Саймон отступает, возвращаясь к столу, и теперь опирается о его край бедрами; кладет одну руку поперек груди, поддерживая вторую, которой задумчиво трет острый подбородок. — В обеденном зале нет камер, но девки отца сказали, что это ты…

Вот сучки!

— А Джо говорит, что это он порешил папочку, потому что присмотрел тебя себе еще на рынке…

Джо? Господи, да сколько у него еще имен на одну букву?!

— А ты, красавица, что скажешь?

А что я скажу? Кто виновен, того порешит, а кто ни при чем, того что, отпустит? Так мы вроде не в сказке.

— Ни один из нас? — предлагаю версию и невольно вжимаю голову в плечи, стоит Баронету дернуться. Рука у него тяжелая, даром что сам хлипкого телосложения.

— Не-а, — качает Саймон головой, однако остается на месте. — Это кто-то из вас. У вашего побега после убийства полно свидетелей. Так что мне нужна правда. Невиновный умрет быстро, виноватый… — Отрывает руку от подбородка и делает в воздухе неопределенный жест.

Да что ж у них с папашей за пристрастия такие?

— Ладно, — сдаюсь. — Это Джо.

Если танцовщицы говорят, что это я, а я говорю, что это Джек, то есть шанс потянуть время. До выяснения обстоятельств, так сказать.

Саймон опасно прищуривается.

— Уверена? — голос тихий, вкрадчивый, напоминает шипение змеи — не хватает только раздвоенного языка между зубов.

Надломленно киваю.

Может, он проведет очную ставку? Раз Баронет до сих пор задает вопросы, значит,