Шрифт:
Закладка:
— Никаких предосудительных действий я не допускал, — ответил Садык. — Я вступился за ученика, который упал в обморок от непосильной работы.
Хосман Нияз пошептался с китайцем, сидевшим рядом с ним в президиуме. Тот подал ему какие-то листки.
— «Я не согреюсь и в жару от мысли, что тучи над моей страной нависли», — прочитал Хосман Нияз. — Как прикажете понимать эти ваши стихи, Садык Касымов, какие тучи вы имеете в виду?
— У вас нет доказательств, что это мои стихи.
За столом президиума вскочил китаец.
— У нас есть доказательства! — вскричал он. — Признавайтесь, какие тучи нависли? Чьи это тучи? С востока или с запада?
Садык переступил с ноги на ногу. Что им сказать? Они требуют разложить поэзию на отдельные слова.
— Если тучи нависли, значит, скоро будет дождь, — сказал Садык. — Я думаю, это стихи про осень.
Кто-то рассмеялся в задних рядах, на него сразу зашикали, послышались возмущенные голоса:
— Он нас дурачит!..
— Безобразие!..
Хосман Нияз потребовал и развернул «Синьцзянскую газету».
— Здесь напечатана статья Садыка Касымова, в соавторстве с Ханипой. Статья полна противоречий и политически неверных оценок. Встаньте и вы, Ханипа, и не делайте вид, будто все это вас не касается. А теперь послушайте, товарищи, как эти отщепенцы поют-перепевают вражеские мысли… — И Хосман Нияз начал цитировать обличительные слова Момуна.
Садык смотрел на Хосмана Нияза и думал: «Старый ты плут, изворотливая лиса. Твои сослуживцы давно изгнаны, бедствуют в лагерях Джунгарии, в пустыне Гоби, а ты остался здесь и пользуешься доверием властей. Ты приловчился спасать свою шкуру. Ты хочешь продлить свою жизнь за счет моей, но вряд ли тебя это спасет. Всенародное бедствие не минует и тебя. Когда в лесу пожар, то горит все — и прямое дерево, и кривое, и сухое, и мокрое. Даже если ты уцелеешь, тем хуже для тебя, ничего нет страшнее полного одиночества».
— Отвечайте, Садык Касымов, что вы хотели сказать этой статьей? — потребовал Хосман Нияз.
— Статья напечатана в газете, она доступна всем, — ответил Садык. — Здесь собрались грамотные люди, могут ее прочитать сами.
— По этой статье не видно вашего политического лица, все в дыму, — продолжал Хосман Нияз. — Мы требуем, чтобы вы честно признались в своих заблуждениях и развеяли дымовую завесу.
— В любой работе могут быть ошибки, я готов выслушать вашу критику.
— Он готов выслушать! — фыркнул Хосман Нияз. — Значит, народ должен перед вами отчитываться, а не вы перед народом?! Вы буржуазный индивидуалист и отщепенец, вы получите по заслугам! Кто желает высказаться?
К трибуне быстро пошел молодой активист, подготовленный, как водится, заранее. Он почти бежал, то ли боясь растерять решимость по дороге, то ли желая нагнать страху на Садыка своей стремительностью.
— Как ты смеешь отпираться, жалкий писака, рифмоплет! — истерически закричал активист. — Твои бездарные стихи знают не только в Буюлуке, но и в Астане, и в Караходже, и даже в Турфане. Народ знает, что они вышли из-под твоего вонючего пера!..
За первым активистом выбежал второй и начал поносить Ханипу — штатная любовница, идеологическая змея с вырванным жалом, потаскушка.
Садык и Ханипа хотели сесть, но их стулья убрали, хотели покинуть заседание, но дорогу им преградили трое молодых активистов, готовые пустить в ход кулаки.
Наконец Хосман Нияз, оглохший от криков, решил, что на сегодня хватит, и закрыл заседание.
Учителей построили, и под командой одного из активистов колонна направилась на окраину Турфана в передовую, как было объявлено, гуньши «Бяш юлтуз». Там, на складском дворе, они выстроились в затылок возле кухни, чтобы получить похлебку на ужин и ломоть хлеба.
Ханипа и Садык держались вместе. Здесь уже никто больше не кричал на них, одни прятали глаза, другие, смотрели на них с сочувствием, были и такие, во взгляде которых можно было прочесть одобрение. Крикуны будто истратили весь свой боевой запас и сейчас ничем не выделялись из общей массы молчаливых, проголодавшихся людей.
После ужина учителей собрали возле громкоговорителя, и они слушали выступление по радио некоего бывшего солдата. Он рассказывал, как в день свадьбы запретил своей темной, несознательной матери резать свинью и подавать рис на стол, вместо этого он весь вечер читал гостям и своей невесте цитаты из Мао Цзедуна.
Ночевать расположились в амбарах гуньши, на соломе. Ханипа с двумя девушками устроилась в небольшой кладовке. Садык принес им туда несколько охапок соломы, а сам пошел в город, повидаться со старым своим знакомым — поваром Саидом-акой.
Утром он вернулся в гуньши и увидел хвост возле кухни — учителя получали завтрак. Ханипы среди них не было. Он нашел ее в той же кладовке. У нее был жар, лицо покрылось потом, глаза лихорадочно блестели:
— Что с тобой, Ханипа? — Садык опустился перед ней на колени.
— Ничего, уже легче… Плохо спала, наверное, после вчерашнего собрания…
Объявили построение. Садык вывел Ханипу из кладовки, держа ее под руку.
— Быстрей! Быстрей! — покрикивали активисты, перебегая из амбара в амбар.
К Ханипе подошел пожилой учитель с термосом в руках.
— Выпейте чаю, вам станет легче, — предложил он, подавая термос. Затем достал из нагрудного кармана маленькую коробочку и предложил Ханипе таблетку. Ей стало легче от одного только участия этого доброго человека…
Перед началом заседания к Садыку подошел Хосман Нияз и пригласил его в свой кабинет. Там Садык увидел старого знакомого — окружного следователя Сун Найфыня. Полковник выглядел озабоченным.
— Статья напечатана, — сказал он, — но в народе пошли всякие разговорчики. Урумчи считает, что вы должны уточнить некоторые положения…
Со дня выхода статьи прошел месяц. В верхах, возможно, что-то переменилось, и Сун Найфынь получил новые указания. А «разговорчики», как и предполагал Садык, в основном ведутся о том, что приведенные в статье доводы и обличения Момуна справедливы. Словно читая мысли Садыка, полковник продолжал:
— Зачем вам нужно было так подробно цитировать этого вонючего ревизиониста и врага народа? Зачем смаковать? Я думаю, теперь самое время выступить вам с трибуны и признать допущенную ошибку. У кого их не бывает? А вашу речь мы передадим в газету.
— Я не могу выступать.
— Почему? Как известный поэт вы должны показать пример другим.
Садык хотел сказать, что после признания ошибок у полковника будут все основания снова упрятать его в тюрьму, однако раздумал, незачем мыши дразнить кошку.
— У меня болит голова после вчерашнего, я не в состоянии говорить.
Полковник побарабанил пальцами по столу.
— Значит, отказываетесь?
— Отказываюсь…
Сун Найфынь приказал Хосману Ниязу публично изгнать Садыка из зала заседания и объявить всем, что и ему, и Ханипе запрещается отныне работать в школе.
