во сне, поднял руку и оперся о стену. Только сейчас, привыкнув к полутьме изолятора, полковник разглядел его изможденное лицо, заметил лихорадочный блеск в глазах, как у полоумного.

— М-да-а, — промычал Сун Найфынь. — Пожалуй, пора тебя перевести отсюда в прежнюю камеру. Будешь писать, только уже без глупостей. Надеюсь, что за этот месяц вся дурь из твоей головы вышла.

«Всего только месяц, — отметил Садык, — а я думал, целый год прошел…».

— Из Урумчи мы вызвали тебе помощника, будете вместе работать, — продолжал Сун Найфынь. — Надеюсь, теперь ты не откажешься?

Садык молчал. Его все больше одолевала сонливость, и в то же время он не хотел, чтобы полковник уходил, чтобы снова закрылась дверь, иначе тогда смерть.

— Ты согласен? — полковник повысил голос.

— Согласен… — еле проговорил Садык. Он давно не слышал своего голоса, и сейчас ему показалось, что «согласен» сказал кто-то другой, не он.

— Отправить в баню, переодеть, накормить, — приказал полковник. — И поместить в прежнюю камеру.

Когда Садыка вывели на свежий воздух, он потерял сознание.

* * *

Через день Садыка привели в комнату для свиданий и сказали, что сейчас прибудет тот самый помощник из Урумчи, с которым они вместе должны написать статью.

— А пока вот вам подшивка, читайте.

Садык с жадностью стал листать газеты за последнюю неделю. Он жаждал увидеть что-то новое, что позволяло бы надеяться на какие-то перемены к лучшему, но тщетно, ничего не нашел, одни только призывы, призывы, призывы.

Он услышал, как отворилась дверь, поднял голову — и увидел Ханипу. Она остановилась в дверях, прижала руки к груди, глаза ее широко раскрылись, казалось, она узнавала и не узнавала Садыка.

— Садыкджан, дорогой, это ты?

Садык проглотил слюну и молча кивнул головой, не в силах выговорить ни слова. Так вот какого помощника они ему привезли!..

Он поднялся, хотел шагнуть к Ханипе, но ноги подкосились, и Садык опустился на стул. Ханипа бросилась к нему, упала на колени, прижалась лицом к груди Садыка и зарыдала.

Садык гладил ее волосы, успокаивал и сам едва сдерживал слезы.

— Никого у меня не осталось на этой многострадальной земле, Ханипа. Кроме тебя…

Она поднялась, достала из сумки платочек, вытерла мокрое от слез лицо.

— Я приехала, Садыкджан, чтобы вызволить тебя из этого зиндана. Любой ценой! — Она провела рукой по стриженой голове Садыка. — У тебя уже седина, Садыкджан, как и у меня.

В дверях откашлялся Сун Найфынь. Он появился неслышно, как кошка. Ханипа отстранилась от Садыка.

— Не пора ли нам начать деловой разговор? — предложил полковник.

Присутствие Ханипы приободрило Садыка, и он ответил язвительно:

— Вы могли бы не мешать свиданию, достаточно того, что вы подсматривали в глазок. Нам бы хотелось остаться вдвоем.

Полковник оскалился, изображая снисходительную улыбку.

— Так и быть, товарищ поэт, дам тебе такую поблажку. — И процедил сквозь зубы: — Последнюю. Только учти, теперь на пустой болтовне не выедешь, попадешь туда же, где был.

Полковник вышел.

Ханипа радовалась стойкости Садыка, его резкости, она видела в нем прежнего Садыкджана, и тем не менее она вполголоса попросила:

— Не надо им дерзить, Садыкджан, надо пощадить себя. — Ханипа заговорила громче: — Я читала статьи Момуна и согласилась дать ему достойную отповедь. Мы напишем с тобой вместе, Садыкджан! — Она снова приблизилась к Садыку и, повернувшись спиной к дверному глазку, заговорила тихо, почти шепотом: — Мы будем приводить высказывания Момуна, а затем перечислять все модные ярлыки вроде бы с целью критики. Пусть народ узнает правду от имени Момуна. Читать будут только Момуна, а нашу критику в кавычках люди пропустят, они ее знают наизусть, им все уши прожужжали…

— Поймут ли нас, Ханипа?

— Умные нас поймут, Садыкджан, а на глупых мы не будем рассчитывать. Я уже набросала свой вариант и завтра принесу его тебе.

Садык вздохнул с облегчением. Он смотрел в глаза Ханипе с благодарностью, ему хотелось расцеловать ее, как родную. Двадцать минут свидания пронеслись как одно мгновение.

Да, в новых условиях, когда нет ни свободы слова, ни свободы печати, нужны новые, более тонкие методы борьбы. Ханипа права. Она жаждет спасти Садыка.

На крутых поворотах судьбы женщины нередко оказываются мудрее.

XIII

Когда Ханипа решила ехать в Буюлук по приглашению Садыка и Захиды, она зашла в отдел кадров за направлением. Ее послали в партком. Там ей предложили зайти на другой день. «Мы должны посоветоваться, — многозначительно сказал инструктор.

На другой день Ханипе сказали, что она направляется в распоряжение окружного парткома в Турфан. «Для выполнения особо важного задания». Ей тут же дали прочесть статьи Момуна, о которых Ханипа уже знала от Айши-ханум, и перечислили тот же набор слов, который уже слышал Садык: развенчать, заклеймить, пригвоздить к позорному столбу. «Статья должна быть за двумя подписями. В Турфане вам дадут помощника, человека образованного, уже выступавшего в печати». Имя его, однако, не назвали.

Ханипа была ошарашена таким «особо важным заданием», но отказываться не стала, считая отказ бессмысленным. Она не могла больше оставаться у Айши-ханум и решила во что бы то ни стало добраться до Буюлука. Там она надеялась на помощь Садыка и Захиды, на их совет и поддержку. Без долгих колебаний она взяла направление и поехала в Турфан. Здесь, не заходя в партком, она сразу же направилась в Буюлук.

По адресу, который ей указали Садык и Захида, она нашла пустой, заброшенный двор. Зашла к соседям. Старые Самет и Хуршида выслушали ее и расплакались. Рассказали, что Захида умерла, что Садыкджана держат в зиндане, а Масим-ака и Шакир с семьей ушли в горы. Школа в Буюлуке распущена, детей выгнали на работу.

Ханипе стало ясно: работать ей здесь не придется.

— А как же в других селах, дедушка?

— Везде одинаково, — отвечал Самет. — Снимают начальство, сажают в тюрьму дехкан или отправляют невесть куда. У нас стало немного спокойнее, свалили всю вину на Реимшу и Шакира. Да вот еще Садыкджана бедного в зиндане держат, не знаем даже, за какую вину. Лишь бы в убийстве не обвинили…

— Вся его вина, дедушка, в том, что Садыкджан образован. Все его горе, можно сказать, — от ума.

Новости в Буюлуке привели Ханипу в уныние. Вот тогда она и подумала о более тонких методах борьбы.

Вернувшись в Турфан, Ханипа долго бродила по городским улицам. Она нашла, что город во многом похож на ее родной Кумул, только здесь больше развалин, больше мазаров, старых и новых, больше заброшенных минаретов. Турфан показался ей более запущенным, чем Кумул и Урумчи. На улицах мусор, дувалы потрескались от