Шрифт:
Закладка:
– Это не так интересно, как кажется, – попытался отговориться Вольф.
– Возможно, но я прошу. Партия просит. Это не только мой интерес. Понятно?
Медиум кивнул.
Лаврентий Павлович предупредил:
– Толко одно условие. Писат будете в специально отведенном помещении. Предупреждаю, ни единой строчки в гостинице или в каком-нибудь другом месте. Ни с кем не надо советоваться. Наши специалисты разберутся, что вы хотели сказат. Мы дадим вам помощника, он поможет вам сформулироват свои мисли. Это толковый и образованный товарищ. Если вам потребуется литература, сообщите ему. Дня вам хватит?
– Это слишком мало, товарищ нарком!
– Время не терпит, Мессинг. Хорошо, два дня. Начните завтра, скажем, в десять утра. За вами приедет машина. А теперь, если не возражаете, я познакомлю вас с вашим будущим помощником.
Он нажал кнопку звонка, и в кабинет вошел ладный высокий военный, один из тех, кто сопровождал Мессинга в Москву. По-видимому, он был старшим в группе.
Военный представился: капитан госбезопасности Трущев Николай Михайлович. Они пожали друг другу руки. Трущев показался Вольфу приятным человеком, он не желал ему зла. В голове капитана по-прежнему царила какая-то нашпигованная непонятными афоризмами неразбериха. С такой методикой защиты – от абсурда – Мессингу встречаться не приходилось (разве что в самолете). Вайскруфт грузил его сверхприлипчивым фокстротом и многословными рассуждениями о доходах, которые принесет им обоим обоюдное сотрудничество. Капитан Трущев действовал проще: он укрывался за нарочито пустыми и бессмысленными для всякого опытного медиума словами «есть», «так точно», «будет исполнено» и прочей абракадаброй, однако на этот раз ему не удалось провести медиума.
С Николаем Михайловичем они договорились, что он заедет за Мессингом не ранее половины десятого утра, и он вышел.
Лаврентий Павлович взял в руки пропуск Вольфа и уже совсем собрался подписать его, однако неожиданно резко отвел руку.
– Послушайте, Мессинг, вы взаправду способны читать чужие мисли?
Мессинг вскочил с места.
– Коммунизмом клянусь, нет!
– Сидите, сидите. Я верю. В таком случае смогли бы вы, например, вийти из этого здания, если я не подпишу вам пропуск?
– Постараюсь, Лаврентий Павлович.
– Постарайтесь, Мессинг, постарайтесь. Это в ваших интересах. Тот, кто сам не может выйти из этого здания, обычно надолго застревает здесь. Вам понятно?
– Более чем.
В сопровождении дежурного офицера Вольф спустился на первый этаж. Здесь офицер жестом указал, чтобы он продолжал движение, а сам остановился на верхней ступени лестницы. Мессинг, не сбавляя шага, двинулся в сторону стоявшего на посту сержанта. По пути собрался с духом, пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, затем усилием воли привлек взгляд охранника и дал установку. Без тени смущения вручил ему не подписанный пропуск и направился к двери. Не поворачивая головы, затылком разглядел вытянувшую физиономию дежурного офицера, его остекленившийся взгляд. Офицер машинально дернулся, видно, хотел привести в чувство зазевавшегося постового, однако сумел одномоментно взять себя в руки. Как только Вольф вышел на улицу, он спешно бросился вверх по лестнице.
На улице он перешел на противоположную сторону, обернулся и оглядел нависшее над ним здание наркомата. В одном из окон ясно различил абрис Лаврентия Павловича.
Вольф помахал ему рукой. Нарком чуть помедлил, потом ответил тем же жестом.
* * *
Нельзя сказать, что этот разговор всерьез расстроил Мессинга. Он ожидал чего-нибудь подобного. Наученный Вилли Вайскруфтом, он отдавал себе отчет, что в мире не существует и не может существовать государства, которое не испытывало бы интерес к человеку, имеющему способности к «опознаванию внутренней речи». Этот неуклюжий, новый термин первым высказал Трущев. Находка оказалась удачной – такого рода наукообразие лишало присущую Вольфу природную способность всякой мистической оболочки. Он только позволил себе уточнить: не «опознавание», а «угадывание внутренней речи». Николай Михайлович не стал спорить.
Мессинг был уверен: Лубянке многое известно, и в блужданиях по советскому лабиринту этот факт следовало обязательно учитывать. Возможно, им помог кто-то из немецких товарищей, скорее всего, Гюнтер Рейнхард. Как стало известно, он был одним из немногих высших партийных функционеров КПГ, сумевших с приходом нацистов к власти бесследно исчезнуть из Германии. Причем без всякой помощи со стороны такого едкого растворителя, каким был Вольф Мессинг.
Корябало разве что панибратское, на грани грубости, употребление Лаврентием Павловичем фамилии медиума без всякой лакирующей приставки вроде «товарищ Мессинг» или «уважаемый гость».
С высоты четырнадцатого этажа хочется предупредить: далее по тексту придется приводить некоторые закрытые сведения, источники которых до сегодняшнего дня не подлежат разглашению. Учтите, Мессингу неоднократно приходилось раздавать направо и налево соответствующие подписки, так что теперь, даже пребывая в сакральном, послежизненном пространстве, он не в силах вот так запросто сбросить с себя груз ответственности. Впрочем, намекнуть на след, ведущий к тайне, он теперь, вероятно, вправе. Это фамилии исполнителей, второстепенные документы (сметы, наградные листы, служебные записки, приказы по кадрам и т. д.) рассказы очевидцев, а также груды документальных книг, вышедших за последние десять лет. Среди них есть и серьезные работы, скрывающие за маской сенсационности и откровенных подстав детали подлинных событий тех лет. Только совет: не суйте нос куда вас не просят. Отрежут и могут забыть прилепить новый. Поверьте Мессингу на слово. Если такого предупреждения недостаточно, и уважаемый читатель рискнет лично проверить эти сведения, в этом случае вся полнота ответственности ложится на него.
На следующее утро капитан госбезопасности Трущев привез Мессинга в тихий и малолюдный Лялин переулок. Они поднялись на четвертый этаж. Жилплощадь – трехкомнатная дореволюционная квартира – оказалась просторной, хорошо проветриваемой и прилично обставленной. Здесь хранился полный комплект свежайшего постельного белья и дефицитных продуктов, так что можно утверждать:
