ни разу не пожалеешь о том, что отказался от императорской власти. Но ты всю жизнь будешь жалеть, если откажешься от нее.

Он ничего не ответил. Вышел. Прекрасно зная, что брат абсолютно прав. Но совершенно не представляя, что с этим делать.

Глава 19. О долге, чести и о любви

— Арэа, к вам Миранхард Дьелльский, — доложил слуга, низко кланяясь.

Я вздохнула. На самом деле я уже начала к этому привыкать, хотя не уставала повторять всем, кто у меня работал, что кланяться передо мной не надо. И вообще можно на «ты», так современнее. Но, поскольку я теперь была арэа — или, по простому, правительница алых сирин, некоторые об этом забывали. Вот как сейчас.

— Благодарю, Ниган, — произнесла я. — Пригласи его, пожалуйста.

Слуга еще раз поклонился и вышел, а я посмотрела в окно. На улице собирался дождь, но здесь, в горах и в долине он был частым гостем. Зато столько зелени — такой яркой, сочной, словно впитавшей в себя все краски мира, я не видела нигде. А какой здесь был воздух! Первые дни у меня буквально голова кружилась от того, что я просто дышу.

Кабинет Лизы (а ранее ее матери) был просторным. Я сделала здесь небольшую перестановку — поставила стол поближе к окну, оставив за спиной шкафы, картины и прочее, и каждый день любовалась открывающимися мне видами. Только они помогали примириться с реальностью и с тем, что мне каждую минуту хотелось забиться в спальню и больше оттуда не выходить. Увы, я как никто другой прекрасно понимала, что если позволю себе расклеиться, у бабули появится великовозрастной ребенок, за которым тоже потребуется уход, как за Верой. А этого я допустить не могла.

Тем более что Люба тоже хандрила. Она очень остро восприняла тот факт, что мы не возвращаемся, а остаемся здесь. Несмотря на то, что она большей частью, как и мы все, была «в семье», то есть особо близких подруг или парня у нее не было, тем не менее она рассчитывала вернуться.

— Что мы будем здесь делать? Вчетвером? — угрюмо поинтересовалась сестра, когда утром после переезда мы решали на семейном совете, как жить дальше.

— Заниматься восстановлением нашего народа, — ответила я. — Алые сирин должны вернуться в мир.

— И долго будем заниматься?

— Сколько потребуется. Это наш долг.

— Лично я никому ничего не должна, — огрызнулась сестра. — Вы же понимаете, что помимо нас алых сирин больше нет? С какой скоростью, простите, мы должны размножаться, чтобы их возродить?

— Люба! — нахмурилась бабушка.

В ответ Люба демонстративно поднялась и превратила семейный совет в семейный дуэт, напоследок громыхнув дверью.

С одной стороны я ее понимала, поскольку для меня здесь все тоже было непривычно. Не просто непривычно — теперь помимо красоты я видела еще и случившуюся здесь трагедию. С другой — понимала, что только благодаря нам народ алых сирин может возродиться, и он должен возродиться. Чтобы прошлое осталось в прошлом, чтобы трагедия, оставшаяся в забвении, сменилась новыми жизнями, радостью, счастьем.

Несмотря на все то, что я наговорила бабуле, о случившемся я так никому и не рассказала. Прошло уже больше недели, а я не рассказала до сих пор и сама толком не могла понять, почему медлю. Возможно, потому что я все еще слышала его слова: «Я ничего не знал», а может быть, потому что помнила каждый его жест, каждую черточку, каждый взгляд с момента нашего знакомства. Наверное, не будь он в центре всего этого, стань причиной гибели алых сирин кто угодно, чей угодно предок, только не дед Леграна, я бы могла воспринять это менее остро.

Увы.

Сейчас я понимала, какая пропасть раскинулась между нашими народами и между нами. Что с этой пропастью делать, я не знала, да и не была уверена, что нужно что–то делать.

— Рад вас видеть, арэа, — вошедший дракон был подозрительно серьезен, так на первый взгляд и не скажешь, что действительно рад.

— Миранхард! — я поднялась ему навстречу. — Как добрались?

— Оставим церемонии. Для начала объясните, почему вы мне ничего не сказали.

От неожиданности я замерла. То есть он знает, но… если он знает, это может быть только от Феникса?!

— Разумеется, я знаю от императора, — Миранхард словно мысли мои читал. Заложив руки за спину, шагнул ко мне. — Вот уже почти неделю как знаю и все жду, когда же вы мне скажете. Но вы так и не соизволили поделиться.

Неделю? Получается, он сказал ему сразу?!

Дракон покачал головой:

— Я думал, мы с вами друзья, Надежда.

— Конечно, мы с вами друзья! — воскликнула я.

— Тогда почему вы молчали?!

— А вы как думаете?

Я подавила желание обнять себя руками, потому что очень хотелось. Но арэа точно не полагается так себя вести, поэтому я еще больше выпрямилась, напоминая себе натянутую до предела струну, и сказала:

— Вы столько всего для меня сделали, Миранхард. Столько сделали для нас. Переезд, это все… — Я обвела руками комнату, намекая на весь дворец и на все остальное. — Помогли обустроиться. Помогли с проверенными помощниками. Со слугами. Я бесконечно вам благодарна, и эта благодарность гораздо большее, чем просто дружба. Вы для меня член семьи.

— Но? — дракон приподнял бровь.

— Но есть то, о чем мне не хочется говорить ни с кем. О чем мне больно говорить. Понимаете?

Миранхард вздохнул.

— Понимаю. Иногда семья помогает облегчить боль, Надежда.

— Не всегда. И не всю, — я покачала головой. — Если уж мы оба теперь знаем, я бы предложила сменить тему. Например, на цель вашего визита. Простите! Я же не предложила вам сесть!

Дракон улыбнулся:

— Мы слишком резко начали, поэтому и не предложили. Буду честен, мне надоело сидеть, я бы с большим удовольствием с вами прогулялся.

Спустя пять минут мы уже шли по дорожкам, утопающим в густой траве. Знакомый шум водопада и щебетание птиц — после нашего возвращения их здесь стало просто бесчисленное множество, прохладный, бодрящий прозрачный воздух и строгие вершины гор, защищающие мягкость холмов — все это напоминало о нашей первой прогулке на землях алых сирин. На наших землях.

— О цели моего визита, — произнес Миранхард, когда мы отошли от дворца. — В какой–то степени я посланник сегодня,