Один из боевиков вышел из машины и, обойдя ее кругом, удивленно протянул:　

— Ничего себе. Ни одной дырки…　

— Мать, ты жива? — по губам поняла она вопрос водителя. Ей открыли дверь, она была больше не нужна. Не обращая на нее внимания, чечены тут же стали возиться с гранатометами. А Ольга на слабых ногах прошла за угол и без сил опустилась на какую-то лавочку в пустом дворе. В голове стоял звон, немного тошнило. Позже она считала, что ей в этот день повезло многократно — что не попали и что боевики не забрали ее с собой. В Ленинском районе дудаевцы собрали более восьмидесяти человек из русского населения и использовали их живым щитом во все дни боев.　

Вначале в войне еще можно увидеть отблески света. В том же Грозном бывали случаи, когда боевики закрывали гражданских своими телами, выводя из-под огня русских стариков и матерей с детьми, сами выполняя роль живых щитов. Подобные жертвенные поступки происходили с обеих сторон. Но героев из детских книжек убивают в первую очередь, или они потом меняются: на войне остаются практичные люди, которые сами хотят жить. Отрезанным на блокпостах бойцам сейчас говорили по рации: «Возможности вытащить вас нет. Помощи не будет. Берите в заложники чеченские семьи и, прикрываясь ими, пробуйте выходить сами». Война шла кровавая, с мирными уже никто не церемонился.

Пролетело над головой звено вертолетов. В ухе нестерпимо звенело. Вспомнилось, что она забыла в машине пакет с подарками. От места, где находилась Ольга, до базы в Ханкале оставалось несколько километров. И она пошла туда через бои, перебежками, какими-то закоулками, пережидая и лепясь к стенам и заборам.

Три дня по всему городу шли бои. Российские войска одержали тактическую победу, боевики ушли из города, но стратегически выиграли они, показав Москве и всему миру, что сил и воли к победе у них достаточно и что война продлится еще долго.　

Все эти три дня, заполненные в эфире призывами о помощи, вылетами авиации и приемкой раненых, Ольга провела в штабе в Ханкале, ночуя в гостевой палатке, а днями сидя у кабинета контрразведчика. Он появился только один раз, задерганный, с воспаленными глазами, непонимающе взглянул на нее, махнул рукой: «Подождите, я сейчас» — и снова пропал. На третьи сутки он показался у кабинета с видом человека, на котором пропахали поле, едва двигаясь, готовый заснуть в любую секунду, в любом месте, где присядет.　

— А, Ольга Владимировна, — медленно произнес он, открывая кабинет.　

В кабинете он долго смотрел на нее, вспоминая, зачем она здесь? Наконец вспомнил. Порылся в бумагах на столе в поисках нужного листка.　

— Ольга Владимировна, что я вас вызывал… — Слова контрразведчика выходили медленно, еле слышно. — Кстати, как вы сюда добрались в этой каше?.. Вы просили узнать о капитане Грозове, командире роты, который был в танке с вашим сыном. Пришел ответ. Капитан Грозов похоронен в Туле, своем родном городе. Причем давно, полгода назад. Опознан родственниками в морге Ростова. Я поднял бумаги, и оказалось, что место его захоронения, его и еще девяти человек, указали вы, Ольга Владимировна. Сейчас посмотрю… «У дома номер 35». В Ростовском морге с 25 января 1995 года. Посчитал, что вам надо это знать… Ольга Владимировна, что с вами? Вам нехорошо?　

Ольга не мигая смотрела на контрразведчика. Взгляд шел сквозь него. Она действительно побледнела, черты ее лица словно потекли.　

Всплыла в памяти разбитая витрина магазина, двор в снегу. Сгоревший танк, гаражи. Первое место, куда она пришла в поисках Алеши. Русская женщина в квартире с парализованным отцом. Значит, тело капитана Грозова находилось в той общей могиле. Русская женщина не узнала тогда Алешу по фотографии, но призналась: «Я старалась не смотреть на лица — сильно изуродованные». Какая-то мысль, как вспышка, поселилась в сознании. Следуя за этой мыслью, Ольга поднялась со стула.　

— Ольга Владимировна, может вам воды? Вы куда? — беспокоился контрразведчик.　

— Нет, спасибо. — Я пойду. — Она уже находилась не в этом кабинете.　

— Да, еще. Вы спрашивали о майоре Вячеславе Ивлееве. Сейчас он в Ростове, в госпитале по ранению, — добавил удивленный офицер.　

Ольга кивком поблагодарила его и аккуратно прикрыла за собой дверь.　

Тогда была зима, сейчас весна. Прошло больше года. За это время ничего не изменилось. Тот же разбитый магазин на первом этаже пятиэтажки, чуть дальше гаражи. Сгоревший танк оставался стоять на своем месте, ржавыми гусеницами вывернув бордюр. От ржавчины он стал коричневым, башня повернута, дуло легло на люк механика. Ольга прошла вокруг танка, прикасаясь рукой к броне, словно поглаживая ржавое стылое железо.

Окна женщины, ранее заложенные кирпичом, сейчас были зашиты желтыми листами ДВП. Отзываясь на стук в окно, женщина открыла металлическую дверь подъезда. Она узнала Ольгу. В квартире электрический свет, в комнате на кровати по-прежнему лежал парализованный отец.　

— Это же вы ребят, что в вашем дворе убили, хоронили? — спросила она у женщины, когда они прошли на кухню. — Помните, я еще у вас спрашивала, был ли там кто-нибудь с шлемофоном на голове? Вы сказали, что, возможно, только водитель, но он сильно обгорел. Водителя из танка тоже при вас доставали?　

— Мы и доставали, — подтвердила женщина. — То, что осталось, обернули в мешковину. Так в мешковине и закопали. А вы все ищете?　

— Я уезжаю. — через долгую паузу произнесла Ольга. — Мне кажется, я его нашла.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ　

ПРИНЯТИЕ

11.03.1996 　

Проводы были недолгими. Попрощалась, с кем могла, успела заехать в храм, поставила свечку у иконы Божией Матери и несколько минут не отрываясь смотрела на образ над одиноким огоньком. Через два часа в Моздок уходила колонна «Уралов». Ольге нашлось место. В кабине грузовика, не разговаривая с водителем, она положила на колени почти пустую клеенчатую сумку и повернулась к окну.　

Плыла за окном желтая степь. Мелькали по дороге привычные картины: блокпосты из бетонных плит с выцветшими, трепещущими на ветру российскими флагами. Контроль, проверки. Двое молодых солдатиков в грязных бушлатах, несущих на КПП бачки с кашей.　

Чечня уходила, исчезала в прошлом. Она покидала войну.

На душе было строго и спокойно. Мучившего ее все это время страха за сына больше не было. Ее отпускали — она исполнила все, что