организации принципиально различались. Пока не были сформированы отряды стрельцов, в русском войске служили пехотинцами только иностранные наемники (за исключением перечисленных выше). Их корпус был создан по той причине, что поместная конница сама по себе не могла успешно сражаться против польской и шведской пехоты. Это был первый регулярный войсковой корпус, в котором количество офицеров (начальников) обычно назначалось в соответствии с числом воинов, облаченных в определенного цвета мундиры. В мирное время стрельцы не распускались по домам и поэтому всегда находились под рукой у власти. Они имели единое вооружение, определенную организацию и регулярно проходили обучение. Однако у них не было воинских уставов, определяющих их права и обязанности в военное и мирное время. Вполне вероятно, что корпус был сформирован по предложению Ивана Пересветова[69], знакомого с турецкими янычарами.

К.Г. Манштейн, видевший стрельцов во время своего пребывания в России, отмечал, «что их больше всего можно сравнить с янычарами, они держались одинакового с ними порядка в сражении и имели почти одинаковые с ними преимущества». Значительно позже Петр I заметил, что стрельцы создавались по образцу турецких янычаров. Поскольку Литва не создавала постоянного пехотного корпуса до 1551 г., а Польша – до 1562 г., России пришлось заимствовать идею такого корпуса не у своего ближайшего соседа, часто служащего ей за образец.

Первоначально стрельцы проживали за пределами Москвы в Воробьевой слободе (в наше время место, известное как Воробьевы горы, на которых расположен Московский университет), где они проходили военное учение. Поскольку число их постоянно увеличивалось, они стали селиться по всей Москве. Стрельцы, вооруженные тяжелыми длиннодревковыми топориками с лунообразными лезвиями, бердышами, и саблями в придачу к своим фитильным ружьям, учились, как нужно стрелять из этих неуклюжих и медленных оружий с относительной точностью. (У некоторых также имелись пики, которые можно было использовать как наступательное оружие или для защиты от конницы, своего рода cheval de frise (рогатки) или испанской «knife-rest – подставки для ножей».) Отчасти из-за того, что у ружья не было прицела, высокая точность стрельбы была невозможна, и аркебузы наиболее эффективно поражали цель залпом, выпущенным на расстоянии от 50 до 60 м. Аркебуза опиралась на бердыш или подставку (сошку). При отсутствии тлеющего фитиля фитиль зажигали кремнем. Англичанин Роберт Бест (путешественник и переводчик), комментируя ежегодный смотр войск Ивана IV в 1550-х гг., писал, что «царские придворные все были в парчовых платьях, ехали они перед царем в порядке по 3-е, впереди них шли стрельцы по 5 в ряд; каждый стрелец нес пищаль на левом плече и фитиль на правом. В таком порядке они следовали на поле, где была установлена артиллерия… там был сделан помост из небольших свай, длиною в четверть мили; в 60 аршинах от этого помоста были поставлены кабаны льду, 2 футов толщиной и 6 футов высотой… стрельцы начали стрелять в ледяной ряд, как будто была стычка или битва и не прекращали стрельбы до тех пор, пока не разбили и не повалили на землю все льдины… Затем начали стрелять из пушек, начиная с самых маленьких и постепенно переходя к большим, и, наконец, из самых больших. Когда выстрелили из всех, пушки снова были заряжены, и стреляли в таком же порядке»[70].

Стрельцы, не носившие доспехов и полагавшиеся для своей защиты на фортификационные укрепления, но особенно на конницу, научились действовать совместно с поместной конницей; со временем эти отряды стали в значительной степени зависимыми друг от друга.

Основная функция стрелков заключалась в обеспечении массированной огневой мощи. Они были защищены либо силами конницы, рвами, фашинами (специально сооруженными брустверами из палок, с которых они могли стрелять по противнику), либо знаменитыми передвижными крепостями, носившими название «гуляй-город». Стрельцы никогда намеренно не ввязывались в рукопашный бой, штурм крепости или уличные бои. Это предоставлялось поместной коннице, как при взятии Казани в 1552 г.

Правительство осознало ценность стрельцов и приняло меры по увеличению их численности. К концу XVI в. насчитывалось где-то около 7000 московских стрельцов, 2000 из которых были конными ратниками. (Конные стрельцы, по сути, представляли собой пехоту на конях, ибо не могли стрелять из ружей без подставки.) Кроме того, были стрельцы, гарнизоны которых располагались в уездах, в основном на границе. Например, в 1574 г. правительство, желая иметь постоянное войско и массированную огневую мощь, разместило в Смоленском гарнизоне 519 воинов из служилых людей и около 2800 (28 сотен) стрельцов. Задача этих пограничных войск состояла в том, чтобы задержать атаку противника, пока будут собраны главные силы поместной конницы. Затем конница вместе с московскими стрельцами, служившими мобильным резервом, направлялись на крупное столкновение. В наступательных операциях конница и московские стрельцы сами инициировали действия. Всего к концу XVI в. в Московии насчитывалось от 20 000 до 22 000 стрельцов. Несмотря на их количество, стрельцы считались второстепенной частью московского войска. Только ко времени Ливонской кампании в 1577 г. их количество составило значительную часть от общей численности вооруженных сил. Они часто добирались до места назначения на лодках вместе с артиллерией и припасами. Само войско, замедленное обозом, продвигалось обычно не быстрее, чем со скоростью около десяти миль в день, хотя иногда и вдвое быстрее.

Набор в стрелецкое войско традиционно производился из «гулящих» людей: «не тяглых, и не пашенных, и не крепостных», «молодых и резвых и из самопалов гораздых». Командовали стрелецкими «статьями» (приказами по 500 человек) головы из детей боярских. Расквартировали стрельцов в пригородной Воробьевой слободе. Стрельцы составляли постоянный московский гарнизон. Жалованье им определили по 4 рубля в год, стрелецкие головы и сотники получили поместные оклады. Это жалованье оставалось практически неизменным на протяжении более чем столетия, так как стоимость денег обесценилась. В середине XVII в. полусотникам, десятникам и рядовым московским стрельцам выплачивалось по 7, 6 и 5 рублей в год, плюс 9, 8¾ и 7¾ чети ржи и столько же овса в год соответственно. Уездные стрельцы получали по 3½, 3¼ и по 3 рубля в год и по 7, 6½ и 6 чети ржи и столько же овса в год соответственно. Со временем стало очевидно, что стрельцы не в состоянии прокормить себя на свое годовое жалованье, и они были вынуждены заниматься освобожденной от налогов торговлей и ремеслом, что ограничивало их военную эффективность. Эти проблемы усугублялись еще и тем фактом, что у правительства отсутствовала система снабжения. От каждого стрельца, как и от каждого служилого человека, ожидалось, что во время военных действий он будет снаряжать и обеспечивать себя сам либо из доходов от надела, либо из денежного жалованья. Жалованья не хватало и для