– Где царь?! Пущай Данила Мезецкий к нам выйдет! – орали верховые.

– Боится царь Данила народа русского! Прячется! – радостно заорал Пашков. – На хрена нам такой царь нужен?! Он же хуже Васьки Шуйского, хуже Лжедмитрия!

– А ну, двери ломай!

– Поглядим, куда царь от народа прячется!

Десяток дворян прямо с седел запрыгнули на крыльцо и принялись барабанить каблуками и кулаками в массивную дверь. Неожиданно створка подалась внутрь, а из глубины грянул пистолетный залп. Несколько человек упало, остальных ровно метлой смело, а дверь снова захлопнулась. Гомон перекрыл негромкий, но властный голос:

– Эй, служилые! Чего надобно?!

Служилые заоборачивались и увидели, что в переулке, до сих пор пустом, появился верховой, за спиной которого стояли шеренги стрельцов в одинаковых кафтанах темно-зеленого сукна, утвердившие стволы пищалей на бердыши.

Мичура Пашков, потерявший шапку, но не наглость, запрыгнул в седло. Узнав в верховом главного стрелецкого воеводу Никиту Еропкина, с трудом раздвигая товарищей, подъехал ближе:

– Мы, Микитка, с царем хотим говорить!

– Для кого – Микитка, а для тебя – Никита Афанасьевич, – спокойно сказал Еропкин. – Не упомню я, чтобы тебя государь к себе звал! А сам ты рылом не вышел, чтобы к царю в гости ходить. Коли челобитная – мне отдай да и ступай себе, куда велено было. Да и остальным тут нечего делать.

Обернувшись к примолкшим дворянам, словно желая заручиться поддержкой, Пашков скривился в ухмылке:

– А мы незваными пришли! Имеем право! Знать хотим, доколе нас в черном теле держать будут? Почему поместья не дают, что дворянству по праву службы положены?

– Вот что я скажу, – посмотрел Еропкин прямо в глаза главаря мятежников. – Землю свою да имения вы еще заработать не успели, а мятеж против законного царя затеяли!

– А я за Мезецкого свой голос не отдавал! – нагло улыбнулся Мичура Пашков.

– Голос не отдавал, а землю с него просишь? – ответно улыбнулся Еропкин. – А крест-то царю Даниилу не ты ли целовал?

– Э, Микитка, сколько ныне крестов-то целовано-перецеловано! – заржал Пашков. – Одним крестом больше, одним меньше!.. Вот пущай Мезецкий к нам выйдет, землю даст, мы тогда и поверим, что он помазанник Божий! Верно, братья? – обернулся Пашков к воинству.

Воинство, что напоминало не поместное войско, а разбойничью армию, дружно заголосило:

– Верно!

– Тебя государь в Новгород послал, свеев выбивать. А ты? Как сволочь последняя, из похода убег да других сманил! А теперь еще и землю требуешь?

– А ты меня не сволочи! – вызверился Пашков. – Ты сам-то кто? Помещик беспоместный, в холопы запродался!

– А ну, молчать! – рявкнул Еропкин так, что присели лошади. – Всем слушать! Тем, кто жить хочет, – спешиться да на колени встать! Будет тогда вам прощение от государя, а Пашкову да прочим зачинщикам – суд справедливый! Не встанете – побьем вас к ядреной матери!

Гул на площади стих, словно по мановению руки. Кое-кто из мятежников закрутил башкой, на всякий случай осматриваясь, – не придется ли удирать, и к своему ужасу обнаружили, что все входы-выходы перекрыты стрельцами, а рядом с одним из амбаров появилось два пушечных ствола…

Дворяне, бывавшие в разных переделках и повидавшие многое, занервничали – стрельцы стояли не так, как прежде, – не в два ряда, а по-иноземному – в шесть шеренг. По опыту знали – такой строй в кавалерийской атаке взять трудно. Особенно когда нет места для разгона. Никита Еропкин учил людей по-новому.

– Ну, дворяне, слуги государевы! Долго я ждать буду?! – гневно спросил Еропкин. – Считаю до трех! Раз!.. Два!..

Никита Афанасьевич считал нарочито медленно, чтобы народ одумался…

– Эй, голова стрелецкий, погоди, – начал переговоры один из дворян, смекнувший, что будет плохо. – Мы ж с государем говорить хотим. Или не русские мы, не православные? Чего ж сразу на колени-то?

– Обдристался государь, нас испугался! – захорохорился Пашков.

Лучше бы он этого не говорил…

– Три! – выкрикнул Еропкин.

В плотную толпу коней и людей грянуло несколько залпов со всех сторон. Лошади жалобно ржали, падали, придавливая живых и калеча раненых. Дворяне не могли набрать скорость и атаковать, упирались в выставленные бердыши, что резали глотки и вспарывали животы. Только в одном месте мятежники, опрокинув стрельцов, сумели вырваться со двора, чтобы попасть под сабли конной сотни Григория Оленичева…

Кто был поумнее, валились на землю и укрывали головы чем придется – крупом ли коня, мертвым ли товарищем…

Все кончилось так же быстро, как началось. Оставшиеся в живых, ошеломленные скорой и жестокой расправой, пытались спастись от обезумевших коней…

Трупы вытаскивали на улицу, складывали в телеги, а мрачные возчики вывозили их за город. Туда же отправили мужиков, чтобы вырыть могилу – одну на всех. Живым вязали руки и загоняли в амбар, а раненых оставляли пока во дворе. За иноками, которые окажут помощь раненым и помолятся за убиенных, уже послали…

Еропкин, отведя в сторонку начальника царской сотни, вполголоса сказал:

– Николай, мать твою – ты куда смотрел?! Я чуть умом не тронулся, когда узнал, что государь в тереме остался!

– А нам-то каково было? – оправдывался Смышленов. – Я уж хотел его силком вытащить, но не решился…

– Вот в другой раз – хошь силком, хошь связывай государя, а чтобы духу его не было там, где стреляют!

– Ага, свяжешь его, – огрызнулся сотник. – Он еще хотел на крылечко выйти, с бунтовщиками в переговоры вступить, усовестить. Еле оттащили. У меня ж стрельцы, не боевые холопы и не дворяне – на кулачках драться не обучены. Петрухе скулу свернул, а Назарову такой фингал поставил – свечки не надо. Мы в дверях легли, чтобы его не пускать.

Мятежные дворяне сидели прямо на земле, напротив Святой Софии. За их спинами неторопливо прохаживались стрельцы, лениво текла река, подарившая свое имя городу Вологде. Остаться в живых никто не рассчитывал. Если чужую жизнь в воровскую денгу ставить, так и своя серебряной копейки не стоит… Побыстрее бы, да чтобы не сильно мучиться. Хуже, если утопят… Тогда в рай дорога заказана. Вдруг да новый царь мнит себя вторым Иоанном Грозным?

– Дядька Кондрат, – чуть слышно поинтересовался самый молодой – не дворянин даже, а новик, у соседа. – Че делать-то с нами будут, а?

– Либо зарубят, либо утопят, – авторитетно изрек пожилой служивый, оглядев место.

– Почему? – заинтересовался другой мятежник. – Может, на кол посадят?

– Повешают нас. Как пить дать – повешают, – заявил мятежник, украшенный шрамом.

– Не-а, – помотал головой Кондрат. – Если бы вешать решили али на кол сажать, уже виселиц бы понаставили да кольев нарубили.

– Виселиц… – фыркнул тот, что со шрамом. – Вон деревьев сколько – на всех хватит. И вороны слетелись, чуют поживу, сволочи…

– Ну-ка, рты закройте! – прикрикнул караульный стрелец. – Что царь-батюшка прикажет, то и сделаем!

– Да пошел ты в ж… – хмуро посоветовал караульному Кондрат. – Ишь, начальник выискался. Я таких за загривок – да об стенку!

Стрелец, подойдя к пленнику, врезал тому рукояткой