волосы начал стягивать в косу. Как-то смазывая лезвие катаны жиром, он вгляделся и поначалу даже не узнал собственное отражение — на него смотрел уже не юноша, но муж, хотя казалось бы прошло не так много времени с тех пор, как он очнулся на берегу реки, не помню ничего, кроме собственного имени. Интересно, узнали бы сейчас его отец и брат? А узнает ли Рэй, сумей Кенджи вернуться живым?.. И дело ведь не только во внешности…

Поначалу Кенджи пытался вести счет дням, но потом бросил эту неблагодарную затею. Они шли, шли и шли, то по колено в снегах, то по едва припорошенной белой крошкой редкой траве. Они то молчали несколько дней кряду, перебрасываясь лишь редкими словечками, то напротив — болтали без умолку. И даже Мальчик смеялся в кулак, когда Кенджи на разные голоса пытался изобразить перепалку Рю и Макото — пускай и не так красочно как те двое делали это в реальной жизни — а Буран громко урчал и щурил глаза, когда Аз рассказывал, как матушка учила его различать корешки и толочь минералы.

Со временем Кенджи вообще начало казаться, что вся его прошлая жизнь была лишь сном. Ему представлялось, что он бредет по заснеженным пустошам, сколько себя помнит. Даже встреча с Оракулом напоминала сновидение — что уж говорить о том, что происходило до нее. Кенджи уже и забыл, где в Каноку продавали лучшие рисовые лепешки, причем практически задарма, или как фыркал Рю, услышав очередную глупость — то есть практически всегда — но зато знал, когда Буран рычит в полушутку, а когда предупреждает об опасности, или же как можно быстро разжечь отсыревший хворост. Однако стоило Кенджи только подумать про Рэй, как он тут же вспоминал все до мельчайших подробностей — наверное, это и только это не давало ему полностью забыть, кто он и куда идет.

Поздней ночью, уже готовясь отойти ко сну, Кенджи вдруг почудилось, что где-то далеко-далеко мигнул алый огонек. Поначалу он подумал, что ему просто показалось, однако не успел он прикрыть глаза, как огонек вспыхнул вновь — и не один. На какой-то краткий миг, будто бы кто-то стянул с лампы тряпку, чтобы тут же вновь вернуть ее обратно.

— Уже завтра мы увидим Мертвые Горы, — слова Аза доказали Кенджи, что то было не видение.

— Не кажется ли тебе, что все идет… как-то чересчур легко? — протянул он.

Последние несколько дней его не покидали тревожные ощущения. Будто бы кто-то незримый наблюдает за каждым их шагом, за каждым движением, и каждый раз, резко оборачиваясь, Кенджи не то опасался, не то надеялся увидеть очередную фигуру, закованную в черную броню или же знакомую маску, оскаленную в широкой ухмылке.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Аз.

— За все время мы не повстречали ни айров, ни демонов. Тогда как почти все твердят, что войти в Пустоши куда легче, чем выбраться обратно. Мы же будто вышли на прогулку. Как-то это все подозрительно, не находишь?

— Слухи всегда преувеличивают, — немного подумав, ответил Аз, пускай уже и не столь уверенным тоном. — Но все же стоит смотреть в оба.

Он оказался прав и на следующий день вдалеке действительно показалась протянувшаяся с запада на восток обширная горная гряда, небо над которой закрывали свинцовые тучи, средь которых изредка мелькали молнии. Вершины пиков терялись где-то среди клубящегося щита из морока и из-за таинственных огней, чей свет иногда пробивался сквозь смог, казалось, что хребет подмигивает чужакам, приглашая их подойти поближе.

Вскоре все четверо спустились в бескрайнюю долину — снега здесь практически не было и теперь они ступали по буро-серой земле, которая тут и там была изрезана канавами и расщелинами, от совсем небольших, через которые легко перепрыгивал даже Мальчик, до весьма обширных и глубоких, что заставляли искать обходной путь.

Казалось, теперь они шли по плоти падшего великана, что уже успела омертветь. Ощущению тому сопутствовал еле уловимый, но от того не менее мерзкий запах, напоминающий сладковатый дурман отлежавшего на солнце куска мяса. Самого светила более не было видно — тучи не давали пробиться и малейшему лучику, так что складывалось впечатление, что мир с головой окунулся в густые сумерки; и довольно скоро они перестали отличать утро от ночи, засыпая во мраке и в нем же просыпаясь. Со смрадом они свыклись еще раньше — все, кроме Бурана, с которым острый нюх сыграл злую шутку, заставляя его мотать башкой, недовольно топорщить усы и тихо ворчать.

Не было здесь ни птиц, ни животных. Иногда из-под камней выскакивали небольшие бледные ящерки, что тут же скрывались в ближайшей расщелине, да над головами их иной раз пролетали довольно странные создания с перепончатыми крыльями. Иногда твари долго кружили над Кенджи и его спутников, точно пытаясь разглядеть пришлецов. Поначалу Мальчик пытался сбить чудных созданий из лука, но они легко уворачивались от стрел и улетали прочь, так что вскоре он перестал обращать на зверьков внимание, благо что вреда от них не было.

Зелени здесь тоже практически не встречалась. Средь паутинок мелких трещин иногда росла жухлая трава, напоминающая торчащее из земли сено, некоторые каменюки покрывал угрюмый темно-зеленый мох, излучавший слабый свет, да то тут, то там раскинулись настоящие заросли жесткого кустарника, сквозь который с топором наперевес с трудом мог продраться даже Аз. Воду они пили из встречающихся по пути озерец. Мутная, теплая и просто отвратная на вкус, отдающая какой-то кислинкой — но со временем они привыкли и к ней.

Минул десятый привал с тех пор, как их четверка вошла в зловещую долину, когда взобравшись на очередной холм, они немедленно припали к земле, завидев вдалеке целую процессию, что также направлялась к Горам под предводительством одного из Всадников. То был настоящий гигант, ростом, наверное, выше Шу почти на голову и не уступающий ему в объеме. Тело Всадника защищал пузатый панцирь, на голове сидел круглый шлем, на плече же покоился огромный оно, которым легко можно было перерубить пополам не то, что человека — быка.

Позади Всадника на почтительном расстоянии держались о́ни и ямаваро — первые вдобавок сопровождали несколько нуэ — за ними же следовали айры, что вели за собой не менее трех дюжин пленников, скованных меж собой цепями. Мужчины с серыми лицами, что не отрывали глаза от земли, заплаканные