Возможно, она и вправду ни о чем не знала. Гуляш не идиот, чтобы доверять бабе. Как она отреагирует – неизвестно. Девицу трясло от страха и обиды, она не играла.

– Ладно, шут с тобой, золотая рыбка, – сказал я. – Но под раздачу ты, Формоза, попадаешь, извини. Бдительность не проявила, крысятину не раскусила. Не ходи больше к нам, Формоза, договорились? Бить тебя девчонки не будут, живи на районе, как жила, но… не ходи. Не рады тебе будут. Сама понимаешь…

Девчонка заплакала, утирая слезы, но что я мог поделать? Законы улиц Верховный Совет не принимал, но они существовали и работали.

Я снова допустил ошибку. Гуляша следовало придержать, выбить из него все, что знал. Но что бы это изменило? Злой рок уже висел над нашим районом и надо мной лично. Все произошло вечером следующего дня, когда ничто, как водится, не предвещало несчастья. Но на душе было неспокойно, кошки скребли. Еще не смеркалось, но тучи висело низко, иногда из них что-то проливалось. Я сидел в своем офисе, вертел любимую звезду – это успокаивало. На стульях пристроились Василиса с Уйгуром, о чем-то шептались. Я не обращал на них внимания, обычный фон. Вдруг что-то насторожило. В спортзале шла разминка, кричала «мелочь пузатая». И вдруг возник дополнительный шум – резко, прямо обвалом. Комсомольцы-добровольцы налетели, как стервятники! Распахнулась офисная дверь, и в каморку чуть не строевым шагом вошел рослый парень лет девятнадцати. Хоть на плакат – осанистый, с ястребиным взором, на груди комсомольский значок, а на рукаве красная повязка. Он мазнул надменным взором прочих присутствующих и уставился на меня. За его спиной мерцали еще трое – пониже ростом, но из той же плеяды.

– Все, Шефер, закрывается твоя контора, – торжественно объявил неравнодушный активист. – Работает комитет комсомола и его боевое крыло. Сопротивление бесполезно. Открывай сейф – все его содержимое изымается.

– Дурак, что ли? – не понял я.

Как-то тоскливо переглянулись Уйгур с Василисой.

– Сам ты дурак, Шефер! – Комсомольский вожак немного замешкался. – Открывай сейф, говорю. Твоя лавочка закрыва…

Я метнул звезду – от себя, с вывертом кисти. Она пронеслась, как летающая тарелка, вонзилась двумя лучами активисту в шею. Заодно и потренировался. Последствия были так себе, все же не оружие. Звезда, задребезжав, упала на пол. На шее остались две черные отметины. Активист ахнул, схватился за горло, сделал страшные глаза. Стряхнув себя со стула, я перемахнул через стол, врезал ему по черепу. Гул пошел, словно в колокол долбанул. Активист, испуганно крича, отлетел к своим товарищам. Те тоже оторопели. Я подхватил с пола звезду, сунул в боковой карман ветровки.

– Уйгур, помогай! Василиса, к аппарату, общий сбор!

Не зря же так долго тренировались, чтобы быстро собирать народ! Я бросился на превосходящие силы противника, крушил кулаком чью-то челюсть, бил в живот. Вариант сдаться на милость победителей даже не рассматривался. Очнулся Уйгур, взревел, как буйвол, оттолкнул меня, принялся дубасить кулаками – и очень кстати, а то я быстро устал и пропустил удар в ухо. Мы вытеснили неприятеля из офиса. Такого сопротивления комсомольцы не ожидали, попятились, но сдаваться не собирались. Среди них были даже приличные боксеры, но в узком пространстве негде было развернуться. Снова нападение на клуб! Глупая шутка, повторенная дважды? В спортзале было относительно просторно. Мимо пронесся Уйгур с занесенным стулом, швырнул его в гущу противника. Мелькали перед глазами вражеские лица, мельтешили красные повязки. На их стороне был закон – пусть и с натяжкой, но им все спишется. Пацанва, тренировавшаяся в спортзале, слегка опешила, а теперь пришла в себя, да и наш с Уйгуром пример пацанов вдохновил. Тринадцатилетние подростки, как стая волчат, набросились на комсомольцев. Тютя прыгнул прямо с ринга, оседлал рыжего упыря, стал лупить по голове боксерскими перчатками. Махач вспыхнул с такой силой, что затряслось спортивное оборудование.

– Я позвонила! – закричала из каморки Василиса. – Сейчас будут!

Отлично! Комсомольцы пятились, кто-то припустил к лестнице. Уйгур схватил за шиворот «впечатленного» точным попаданием стула бойца, швырнул его на соратника. Бойцы ударились лбами – встретились, что называется, два интеллекта… Я пнул кого-то по ноге, добавил обжигающий в ухо, двинулся вперед. Остальные бросились за мной, улюлюкая, как ирокезы. Побитые активисты отступали по лестнице, кто-то орал: «Где застрял второй автобус?!» Значит, на автобусах этих чудаков возят. Хорошо, что не на танках… Мы выгнали эту гнусную публику в холл! Комсомольцы не стали разбегаться, как тараканы, дружно потянулись к выходу. Их лупили как попало и чем попало, выгнали на улицу. Пацаны, воодушевленные маленькой победой, бежали за ними, застревали в проходе. Снаружи, у входа в клуб, разгорелась настоящая баталия! Это было что-то масштабное, эпическое, подобного я еще не видел. Бежали пацаны с массива, орали во все воронье горло. Одновременно с дороги свернул автобус, подвалил к клубу. Из распахнувшихся дверей полезли активисты – такие же орущие, возбужденные, как и мы. Особо молодых там не было – молодчики лет по восемнадцать-девятнадцать. В глазах стало красно от нарукавных повязок. Так даже лучше, хоть со своими не спутаешь… Бились страшно, не на жизнь, а на смерть. Я уже слегка выдохся, но наносил удары, перебил носком голень какому-то разогнавшемуся воину. Орал благим матом Чича, катался со сломанной ногой по траве. Оступился комсомолец, не удержался на ногах, на него налетел, как коршун, мелкий Штирлиц, страстно пинал, не давая подняться. Тараном работал Грузило, сметал на своем пути зазевавшихся, за ним уверенно шли Дадай, Баюн, дубасили тех, кто осмелился подняться. Держались Холод и Тушкан, оказавшиеся в одной связке; Тушкан работал преимущественно ногами, шумно выдыхал после каждого попадания. Холод бился кулаками, криво скалился, под глазом набухал мощный синяк, а с губ стекала кровь. Припозднились Колесников и Фитиль, но филонить не стали – только подбежали, кинулись в самую гущу. Фитиль сразу же отправил соперника в нокдаун, принялся топтаться по его драповому пальто.

– Фитиль, отставить! – рявкнул я. – Бегом к нам, вытаскивай Светку из дома, увези в безопасное место!

Парень как-то замешкался, но не пропустил ни одного удара, выбежал из всеобщей свалки, крикнул: «Понял, Шериф!» – и припустил к жилым строениям.

Дрались, как взрослые, Тютя с Козюлей – мелочь, а туда же. Козюля отбежал к урне, выхватил из нее пустую бутылку, запустил точно в голову несущемуся