Несколько секунд они топтались на месте, примериваясь друг к другу, будто в старинном танце. А затем Звеньев взорвался движением. Подпрыгнул, всем корпусом рванулся вперед, будто норовя запрыгнуть на Туркиева верхом. Тот попытался отшагнуть, сбросить Артема с себя, но тщетно. Звеньев намертво вцепился ногами в его торс, увлекая в падение на ковер.

Они рухнули вместе, Артем спиной вниз, Туркиев — лицом на него. Но не успел Султан и глазом моргнуть, как Звеньев, извернувшись, схватил его за пятки — левой рукой правую, правой левую. А правой стопой с силой уперся ему в грудь, отталкиваясь и выгибая спину дугой.

Рывок руками, толчок ногой, Туркиева будто катапультой подбросило в воздух! Он взлетел, беспомощно размахивая руками, кувыркнулся через голову и тяжело грянулся на спину у самого края ковра.

Зрители охнули. Звеньев, все еще держа Султана за пятки, плавно поднялся сам и потянул его ноги на себя.

Туркиев сдавленно вскрикнул и забился, пытаясь освободиться. Но кто ж ему даст! Артем с силой завернул его правую стопу, продавливая и выворачивая ее наружу. Пятка Туркиева оказалась зажатой подмышкой Звеньева. Классический рычаг для ущемления ахиллова сухожилия.

Лицо Султана исказилось гримасой нестерпимой боли. Еще миг, и он не выдержал, хлопнул ладонью по ковру, сигнализируя о сдаче. Артем тут же отпустил ногу соперника и поднялся, вскидывая руки в победном жесте.

Зрители взорвались овациями. Я, тоже заорал. В руках я бессознательно скомкал полотенце, на лбу выступила испарина. Эмоции зашкаливали. Звеньев выступил отлично. Он уже забрался так высоко, как не забирался до этого.

Хромая, я спустился вниз с трибун, чтобы поздравить победителя. Сейчас его окружили наши приятели их секции АЗЛК.

Я стоял в сторонке. Рядом застыл Степаныч — коренастый, подтянутый, будто высеченный из гранитной глыбы.

— Ты следующий, Витя, — отрывисто бросил он, пронзая меня цепким взглядом. — Соперник у тебя серьезный — Котиков Кирилл из Кишинева. Мы насчет него говорили вчера, помнишь? Жесткий, напористый, с хорошей школой. Особенно силен в партере, любит болевые. Так что главное — в его захваты не лезь, старайся в стойке работать. И двигайся побольше, измотай его.

Я молча кивнул. Мне тоже скоро предстоит выйти на ковер. Сердце заколотилось быстрее. Что это, я нервничаю?

Сейчас мне самому предстоит шагнуть на ковер, озаренный слепящим светом прожекторов. Услышать крики зрителей, вскидывающих руки в приветствии и подбадривании. Вдохнуть терпкий, ни с чем не сравнимый запах борцовского зала — пот, разогретый мат, лосьон «Огуречный».

Я огляделся. Зал Дворца тенниса ЦСКА, превращенный на время турнира в гигантский самбистский стадион, бурлил и шумел, как потревоженный улей. Я невольно залюбовался открывшейся картиной — она завораживала и пьянила, будто хмельное вино.

Три теннисных корта сейчас застелены борцовскими коврами. Их бордовые квадраты ярко выделялись на фоне зеленого покрытия площадки. По периметру возвышались трибуны — крутой многоярусный амфитеатр, забитый до отказа. Болельщики теснились на скамьях, возбужденно переговаривались, взмахивали руками, вскакивали с мест. На лицах их полыхал румянец азарта и предвкушения. Дамы в нарядных шляпках, мужчины в строгих костюмах, мальчишки в форме юных динамовцев — все слились в единый, многоголовый организм, жаждущий битв и побед.

Под сводами потолка полыхали огромные, в полнеба, алые полотнища с золотистыми надписями «V летняя Спартакиада народов СССР», «Слава КПСС!», «Привет сильнейшим спортсменам!». Отовсюду свисали разноцветные флаги союзных республик. Их шелковые полотнища мягко покачивались от движения воздуха, напоминая крылья гигантских экзотических птиц.

На нижних рядах, у самого ковра, я заметил знакомые лица спортивных чиновников, именитых ветеранов, почетных гостей. Вон знаменитый борец, не помню фамилию, уже совсем седой, но по-прежнему статный и подтянутый. А это, кажется, первый заместитель председателя Спорткомитета СССР, Валерий Сычев — я узнал его по широким генеральским лампасам на брюках и иконостасу орденских планок на кителе.

И вдруг меня захлестнуло теплой волной воспоминаний. Словно все вокруг подернулось дымкой, поплыло куда-то, а на первый план выступили совсем другие картины.

Вот мы с Борькой, совсем еще недавно, входим в секцию самбо в родном АЗЛК. Я робко озираюсь по сторонам, принюхиваюсь к непривычным запахам, невольно жмусь к дружку.

Вот уже потом, на тряском автобусе еду на первые в жизни соревнования. Дремлем вповалку на продавленных креслах, волнуемся, гадаем, что ждет нас в незнакомом месте.

А вот уже нынешние — рослые, плечистые, уверенные в себе. Азартно работаем на тренировке, бросаем, душим, выкручиваем руки манекену и друг другу.

— Ничего, Витек, прорвемся! — горячо шепчет Борька, обнимая меня за плечи. — Будем первыми, попомни мое слово! На Союз замахнемся, на Европу, на мир!

Ага, прорвались, Боря. Поссорились, как два школьника, из-за девчонки. Я тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли, и медленно выдохнул, расправляя плечи. Предстартовая нервозность постепенно уходила, сменяясь спокойной сосредоточенностью.

Я готов. Теперь и моя очередь бороться.

И я шагнул к ковру.

* * *

Кирилл Котиков родился в 1952 году в небольшом молдавском городке Флорешты, в семье потомственных виноградарей. Отец его, Григорий Котиков, был бригадиром в местном колхозе, человеком строгим и немногословным. Мать, Ольга, слыла лучшей рукодельницей в округе — ее ковры и вышивки охотно покупали даже в Кишиневе.

Самым ярким воспоминанием детства для Кирилла стал день, когда отец впервые взял его с собой на виноградники. Мальчику тогда едва исполнилось шесть, но он навсегда запомнил, как шагал меж высоких, увитых лозами шпалер, трогал тугие гроздья, тянул в рот прохладные, налитые соком ягоды. Отец шел рядом, время от времени взмахом руки указывая на особо примечательные лозы.

— Запомни, Кирюша, — сказал он тогда, глядя куда-то вдаль. — Виноград, он как человек. За ним глаз да глаз нужен. Недосмотришь, не прольешь вовремя пота, он тебе того же не простит. А будешь с ним строг, да справедлив, он тебя щедро одарит.

Эти слова запали Кириллу в душу. С той поры он при каждой возможности убегал на виноградники, пропадал там до темноты. Учился обрезать лозу, подвязывать побеги, окучивать корни. И вскоре отец стал брать его с собой уже не как маленького помощника, а как равного, товарища по труду.

Но однажды случилось несчастье. Григорий Котиков, объезжая верхом дальние виноградники, не справился с норовистым жеребцом. Лошадь понесла, сбросила седока на землю — да так, что он расшибся насмерть. Кириллу тогда только-только исполнилось двенадцать.

Поначалу мальчик совсем потерялся, впал в черную тоску. Часами просиживал на краю виноградника,