нахмурившись, вышел из транса. Всем нужно жить, а у него была машина, коттедж, которые нужно было содержать, и квартира в Западном Кенсингтоне, за которую нужно было платить. Я это прекрасно понимал, но мне не нравилось, что он смешивал заработок на жизнь со служением обществу, что было бы непростительно, если бы это не было так забавно.

— Он зайдет ко мне домой, чтобы забрать кое-какие бумаги, — сказала Марджери. – Почему бы тебе тоже не зайти, Гилберт, и не поесть?

Я чувствовал вину и немного отвращение к самому себе, поэтому решил, что сейчас самое время вернуться и написать что-нибудь в высоком моральном тоне. — Я поем дома — если найду что-нибудь. У меня в холодильнике только полдюжины ленточных червей, потому что, как только я наполняю квартиру едой, моя домработница все съедает. Мой виски тоже выпит.

Марджери подбросила меня туда по пути в Ричмонд. Открыв дверь, я, похоже, совершил ошибку. Рассеянный, но отнюдь не пьяный, я зашел не в ту квартиру. Во-первых, там звучала музыка, и похоже, там кто-то был. Сюиту из «Щелкунчика» я отлично помнил, хотя не проигрывал  ее двадцать лет.

Когда я заглянул в гостиную, я увидел  парня, сидящего за низким столом, а перед ним был накрыт стол для пира, которого я не видал уже месяц. Его куртка лежала на стуле, а он сидел с расстегнутой рубашкой и закатанными рукавами. Мужчина с наглым взглядом, худым лицом, суровыми серыми глазами и короткими волосами. Дисмал сидел рядом, и было видно, что они сыты, как наглые воры. Мужчина улыбнулся мне, затем бросил собаке изрядный кусок венгерской колбасы, а затем кусок ржаного хлеба, который он отрезал разделочным ножом.

— Кто ты, черт возьми?

— Я мог бы спросить то же самое о тебе, старая утка. Занеси бутылку молока у двери дверь, а то они подумают, что дом еще не ограбили, и выломают дверь.

— Я тебя спрашиваю.

Он улыбнулся.

— Мне объяснить, или ты хочешь, чтобы я пронзил тебя этим хлебным ножом типа мачете?

Я снял шляпу и пальто.

— Если ты грабитель, я бы предпочел, чтобы ты вывернул карманы и ушел.

Он встал и, к моему удивлению, протянул мне руку для пожатия, после того как вытер ее вверх и вниз по брюкам.

— Здесь много красивых безделушек, но я  ни к чему не прикасался, потому что думаю, что ты, должно быть, отец Майкла.

— А ты, — сказал я, — жрешь мою еду и пьешь мое вино. Хорошо, что я тебя поймал. Я намеревался намазать этот нож ядом.

— Ты бы не сделал этого с Дисмалом, не так ли? Слушай, я должен  объясниться. — Он налил стакан «Нюи Сен-Жорж» и продолжил есть. — Почему бы тебе не взять тарелку, стакан и вилку с ножом и не присоединиться ко мне?

Бесполезно говорить, что я не был заинтригован.

— Меня зовут Билл Строу, бывший старший сержант «Шервудских лесников». Я здесь, потому что я друг твоего сына. Я сказал ему, что банда «Зеленых Ног» собирается перерезать мне горло. Как и компания Моггерхэнгера, и Майкл спрятал меня под твоими стропилами. Там чертовски холодно и немного одиноко по ночам, хотя твое виски помогло.

— Почему ты не заказал полтонны угля?

Он засмеялся так, что я не мог усомниться в его добродушии. — В следующий раз я это сделаю. А если серьезно, моя жизнь сейчас ничего не стоит.

— А я думал, что у меня на колокольне водятся летучие мыши, и я слышу  шум их возни на крыше.

Еда на столе была очень хорошей. Он отварил картошку, приготовил каннеллони, открыл ветчину, разложил колбасу, нарезал разные хлебцы и приготовил вкуснейший салат. Я  наслаждался одним видом этой еды.

— Ты, конечно, знаешь, как позаботиться о себе.

Он свернул лист ветчины и швырнул его в Дисмала. — Я бы приложил особые усилия, если бы знал, что ты вернешься.

— И вино хорошее.

— Лучшее, что я смог найти. — Он подмигнул. — Немцы не зря прозвали нас Шервудскими мародерами. Я хотел бы остаться еще на несколько дней. Я не хотел навязываться тебе.

— Я рад, что меня заставили помочь.

— Как только я выйду на улицу, мне конец. Хотя никогда не знаешь: возможно, я их еще побью. Жизнь полна неприятных сюрпризов. Я бы не возражал, если бы за мной охотилась хотя бы одна банда, но иметь за своей спиной еще и «Ангелов Моггерхэнгера» — это немного грубо.

Я налил второй стакан вина и под его обиженным взглядом налил и в его стакан.

— Что ты знаешь о Моггерхэнгере?

Он осушил свой стакан. — Все.

— Да, но чего это все стоит?

Он засунул в рот картофелину, но речь его была ясна.

— Скажу так: я участвовал во всех его предприятиях за последние пятнадцать лет.  Начнем с того, что я знаком со всеми его подругами. Я встречался с его женой и дочерью, а также с его сыном по имени Паркхерст, у которого еще более тяжелый случай, чем у его отца, за исключением того, что он совершенный бездельник. Я знаю все его клубы — я имею в виду ВСЕ. Ты будешь удивлен, где находятся некоторые из них. — Он наклонился вперед, как будто у стен были уши: — У Моггерхэнгера есть дома от Карлайла до Танета, от Берика-он-Твида до Блэк-Торрингтона. Я ожидаю, что он поможет Майклу узнать, где они находятся, сделает его шофером-инструктором, знающим как добраться из одного места в другое по второстепенным дорогам, чтобы любой, кто идет следом, заблудился в пределах пяти миль - а такого из-за пробок почти не бывает.  Все места имеют тенденцию быть скрытыми и несколько скромными снаружи, и часто так оно и есть, хотя в одном или двух есть скрытые убежища от радиоактивных осадков, потому что у Моггерхэнгера есть планы действий на случай ядерной войны по созданию регионального центра гангстерства.

Пока он говорил, мой карандаш курсировал по бумаге, как судно на воздушной подушке, взад и вперед через Ла-Манш в праздничный день.

— Эти укрытия — места, которые он купил за несколько тысяч в шестидесятых, до того, как цена на недвижимость резко возросла. В его лондонской штаб-квартире на стене офиса висит карта с булавками, обозначающими их расположение. У меня есть ее копия. Но если ты не возражаешь, мне пора идти.

Он надел куртку и рыгнул. — Спасибо за все. Я рад узнать, что у Майкла такой хороший отец, хотя мы и встречались ненадолго в Верхнем Мэйхеме, помнишь?

— Что за спешка? — спросил я. — Ты еще