Смеяна обхватила себя руками за плечи и пошла назад в истобку. Она не могла понять, почему ей так неприятно видеть богиню. Не от одной же нелюбви к прялке! Какой-то темный, неясный страх поднимался из самой глубины ее существа, и дом, печь, сноп под матицей не казались надежной защитой.

Кикимора снизу дернула ее за рубаху, и Смеяна вздрогнула, опомнившись.

– Ты как пойдешь на беседу, с собой пирожка возьми да мне под лавку положи! – деловито заказала кикимора. – Я там, под лавкой, сяду да буду прясть, а веретена тебе подкладывать. Никто меня не увидит, а у тебя напрядено больше всех будет.

Смеяна улыбнулась – так же для нее и полудянка работала. Целую дружину из нежити себе собрала! Но тут же ей стало обидно: почему же все это так? Почему другие девушки могут прясть сами? Почему у них глаза не светятся в темноте, но и веретено не валится из рук?

– Послушай! – Смеяна обернулась к кикиморе. – Скажи – я правда оборотень? Ты – нечисть, ты знать должна!

– Батюшка-Домовой! – Кикимора вдруг испугалась, как будто увидела Огненного Змея, шарахнулась прочь, кинулась в угол и пропала, спряталась к себе в подпол.

Смеяна шагнула было за ней, но остановилась, вздохнула. Теперь не поймаешь!

Стараясь никого не разбудить, она снова легла на свое место и закрыла глаза. Но заснуть не удавалось: перед взором ее дрожал огонек лучины, кривлялась фигурка кикиморы, качался синеватый туман расступающейся Межи, и над Истиром величаво шагала Мать Всего Сущего с Чашей Годового Круга в руках. Никто из смертных, кроме разве умелых чародеев, не может увидеть все это. Почему же тайное открыто ей? Тайное открыто, а обыденные дела не даются? Почему кикимора работает за нее, но боится ответить на такой простой вопрос?

И в душе Смеяны проснулась острая тоска по кому-то умному и сильному, кто сумеет рассказать ей о ней самой. Но не за Макошью же бежать! Страшно!

И ей вспомнились летний лес, многоголосый шелест, дрожащее кружево солнечного луча на траве под березами, сумрачная прохлада ельника, свежие запахи трав и хвои. Перед взором ее сияли те огромные янтарные глаза, которые с детства провожали ее в лесу. Кто их хозяин? И где он? Смеяна не могла даже вообразить его, но почему-то верила, что среди Лесных Отцов найдется отец и для нее.

* * *

Утром чуть ли не все женщины и даже девчонки сбежались посмотреть на веретено Смеяны. Такой тонкой и ровной пряжи в семействе Добрени еще не видали.

– Да верно ли до полуночи сделано? – в который уже раз спрашивала у Смеяны тетка Купава. – Да когда же ты успела? Ой, смотри, девка, – если в пятницу пряла, Макошь веретеном истыкает…

– И будешь рябая, никто замуж не возьмет! – закричали разом две девчонки-подростки, сами не так давно затвердившие эту истину.

– До полуночи все сделано – или дай мне Макошь мужа рябого! – хохотала в ответ Смеяна.

– Ну слава Великой Матери! – приговаривала Купава. – Хоть на двадцатом году ты за ум возьмешься! Глядишь, этой зимой и замуж отдадим!

Смеяна фыркнула, но оказалось, что ее названая мать как в воду глядела. В тот же вечер к Ольховикам явились гости из дальнего рода Чернопольцев.

– У вас, говорят, невесты хороши – нет ли и на нашу долю? – весело спрашивал их краснолицый староста по имени Легота.

В широкой медвежьей шубе, со всклокоченной темно-русой бородой и маленькими умными глазами он был похож на бодрого и дружелюбного медведя. Несмотря на то что с ним приехал двадцатилетний внук, в волосах Леготы нельзя было найти ни единой ниточки седины.

Гости привезли Ольховикам бочонок меда, ложки и гребешки из резной кости, несколько хороших шкур, медвежьих и оленьих. Две новенькие, отлично выделанные рысьи шкуры предназначались нарочно для Смеяны.

– Как раз под глаза твои янтарные, под косы золотые! – приговаривал Легота, разворачивая шкуру на лавке. – Внук мой сам добыл для тебя!

Он кивнул на рослого парня с темно-русыми, как у деда, кудрявыми волосами ниже плеч и доброй, смущенной улыбкой. У парня оказалось красивое имя – Премил, да и сам он был неплох, так что Коноплянка почти не сводила с него глаз, теребя в руках платочек. Но Премил ее не замечал – едва войдя, он сразу нашел глазами Смеяну и ни на кого другого почти не смотрел.

Смеяна вскинула глаза на парня, но вместо благодарности в них стояли слезы.

– Вы их убили… – выговорила она с таким отчаяньем, что гости растерялись.

А Смеяна всхлипнула, уткнулась носом в рукав. Ей нестерпимо было видеть шкуру лесной красавицы-рыси, такой стремительной и сильной – погубленной!

– Или не ко двору подарок? – озадаченно спросил Легота. – А мы-то думали…

– За подарок вам поклон низкий, отдарим по чести! – Варовит поклонился. – А на девку не обижайтесь, она…

– Она у нас блаженная! – резко вставила бабка Гладина. – Сама не знает, чего несет!

Женщины в избе смущенно переглянулись, дед Добреня недовольно качнул головой. Не следовало бабке так позорить род перед дальними соседями. Дальние соседи – самые выгодные женихи. Меньше боязни попасть на забытую родню ближе седьмого колена и разгневать богов недозволенным браком.

– Прежде-то мы ее веселой видали! – сказал Легота. – Вот внуку моему так на сердце запала, что мы и подумали: не брататься нам с Ольховиками, не кумиться, а посвататься бы…

– Мало ли ей женихов! – хмыкнул Забота. – За нее же Заревник сватается.

Забота тоже имел дочь-невесту и мигом насторожился, как бы Смеянка не перебежала его Коноплянке дорогу. Чернопольцы славились работящими и толковыми мужиками, всякий был бы рад отдать дочь в такой хороший род.

– Коли сватается, так придется ему с нами поспорить! – весело и уверенно ответил Легота. – Мы своего даром не отдаем! Покажи-ка, сыне.

Премил бережно вынул из-за пазухи засохший пучок цветов. Головки велес-травы сохранили синеву, шарики кашки лишь чуть-чуть пожелтели, и по всей избе вдруг повеяло сладким запахом далекого лета.

– Это купальский венок ее, – смущенно сказал парень и поглядел на Смеяну, улыбнулся, стараясь глазами напомнить ей о чем-то.

Смеяна сидела на полу, тихо поглаживала ладонью рысью шкуру, расстеленную на лавке. Ей очень нравилась эта шкура, но почему-то от вида ее наполняло тяжелое чувство близко ходящей смерти.

– Как – купальский венок? – Варовит изумленно поднял белые брови. – У Заревника же ее венок…

– И у Заревника. – Смеяна утвердительно тряхнула головой, не поднимая глаз. – Они надвое разорвали. Ну когда березку топили…

Люди в избе тихо гудели, переглядывались, ухмылялись. Такое бывало, но надо же было случиться именно со Смеяной!

– Говорите, люди добрые, какое вено хотите? – спросил Легота у Варовита. – Мы не поскупимся. И