Не могу представить, чтобы кто-нибудь, например Дон, пытался меня убить. Насколько я знаю, я никому не причинял зла. Люди ведь не убивают друг друга по пустякам.

– Я хочу сказать, – продолжает мистер Стейси, – что причины убийств бывают самые разные, порой очень глупые. Пустячные.

– Не может быть… – бормочу я.

У действий нормальных людей всегда есть причины – большие причины для больших действий, маленькие – для маленьких.

– Может! – говорит полицейский. Голос у него решительный, он уверен в том, что говорит. – Конечно же, нечасто. Но, по-моему, тот, кто засунул в вашу машину идиотскую игрушку со взрывчаткой, точно нездоров. Мистер Арриндейл, мне по долгу службы приходилось общаться с убийцами. Бывает, отцы разбивают головы детям за взятый без спроса кусок хлеба. Жены и мужья хватаются за оружие в пылу выяснения, кто что должен был купить. Вы явно не из тех, кто будет наговаривать на невинных людей. Дайте нам зацепку и позвольте разобраться. Ваш преследователь может навредить кому-то еще.

Я не хочу говорить, горло сжало до боли. Но если опасность грозит не только мне…

Пока я обдумываю, что сказать и как, мистер Стейси просит:

– Расскажите подробней о фехтовальной группе. Когда вы начали ее посещать?

На этот вопрос мне несложно ответить, и я отвечаю. Он просит рассказать, как устроена тренировка, когда все съезжаются, что делают, когда уезжают.

Я описываю дом, двор, комнату для снаряжения.

– Я всегда храню вещи в одном и том же месте, – говорю я.

– Сколько человек не возит снаряжение с собой, а оставляет у Тома? – спрашивает он.

– Кроме меня? Двое, – отвечаю я. – Иногда еще кто-то – перед турниром. Но регулярно трое. Дон, Шератон и я.

Ну вот. Я упомянул Дона, не задохнувшись.

– Почему? – тихо спрашивает он.

– Шератон часто уезжает в командировки, – объясняю я. – У него не получается тренироваться каждую неделю. А однажды ему взломали квартиру и украли набор клинков, пока он был за границей. Дон… – Тут у меня опять сжимает горло, но я продолжаю: – Дон часто все забывал и просил у других, и Том наконец сказал, чтобы он оставлял снаряжение, чтобы точно не забыть.

– Дон… Тот самый Дон, о котором вы говорили по телефону?

– Да, – говорю я.

Напрягаются все мышцы разом. Кода полицейский тут, в моем кабинете, смотрит на меня, мне гораздо сложнее.

– Он уже был в группе, когда вы начали тренироваться?

– Да.

– С кем в группе вы дружите?

Я думал, что дружу со всеми. Эмми сказала, что с ними невозможно дружить, потому что они нормальные, а я – нет. Но я думал, что дружу…

– С Томом, – говорю. – С Люсией, Брайном, М-марджори.

– Люсия – это жена Тома, верно? А кто такая Марджори?

Я чувствую, что краснею.

– Это… просто подруга.

– Девушка? Любовница?

Слова улетучиваются из головы быстрее скорости света. Я мотаю головой, вновь лишившись дара речи.

– Вы хотели бы, чтобы она была вашей девушкой?

Меня сковывает неподвижность. Хотел бы я? Конечно, хотел бы. Смею ли надеяться? Нет. Я не могу даже помотать или кивнуть головой, не могу говорить. Не хочу видеть выражение лица мистера Стейси, не хочу знать, что он думает. Хочу сбежать и оказаться в тихом месте, где никто меня не знает и не задает вопросов.

– Позвольте кое-что предположить, мистер Арриндейл, – говорит мистер Стейси. Его речь звучит отрывисто, дробится на мелкие острые осколки. – Допустим, вам очень нравится эта Марджори.

«Эта Марджори»… Как будто есть много других Марджори. Одна лишь мысль о ее лице, волосах, голосе наполняет меня теплом.

– …А вы, смотрю, застеснялись – что совершенно нормально для парня, у которого небогатый опыт отношений: я полагаю, он у вас небогатый. Возможно, вы ей тоже нравитесь или же этой Марджори просто приятно обожание издалека. А другой человек, например Дон, злится, что вы ей нравитесь. Предположим, ему она тоже нравится. Или же просто не нравитесь вы. Как бы там ни было, нечто происходящее между вами его цепляет. Ревность – одна из самых распространенных причин проявления насилия.

– Я… не хочу… чтобы это… был он… – выдыхаю я.

– Вам он нравится?

– Я… его… хорошо… знаю… думал… что знаю…

Теплое чувство от воспоминания о Марджори тонет в тошнотворной темноте. Я пытаюсь вспомнить, как мы смеялись, улыбались, шутили.

– Предательство всегда тяжело переносить, – говорит мистер Стейси, будто священник, перечисляющий десять заповедей.

Он уже достал портативный компьютер и что-то печатает.

Я чувствую, как над головой Дона сгущается тьма, словно большая грозовая туча над мирным пейзажем. Я хотел бы прогнать ее, однако не знаю как.

– Когда вы заканчиваете работу? – спрашивает мистер Стейси.

– Обычно я ухожу в пять тридцать, – отвечаю я. – Но сегодня задержался из-за случая с машиной. Нужно будет отработать это время.

Брови следователя вновь ползут вверх.

– Вы будете отрабатывать время нашего разговора тоже?

– Конечно, – отвечаю я.

– Ваш начальник не выглядел таким придирой, – говорит мистер Стейси.

– Мой начальник не мистер Алдрин, – отвечаю я. – Я бы в любом случае отработал, но начальник – мистер Крэншоу, он всегда сердится, когда считает, что мы недорабатываем.

– Понятно, – говорит мистер Стейси. Его лицо вспыхивает, он теперь очень красный. – Кажется, ваш мистер Крэншоу мне не понравится!

– Мне тоже не нравится мистер Крэншоу, – признаюсь я, – но я в любом случае должен стараться. Я отрабатывал бы время, даже если бы он не сердился.

– Не сомневаюсь! – говорит следователь. – Во сколько вы сегодня уйдете с работы, мистер Арриндейл?

Смотрю на часы и высчитываю время, которое нужно возместить.

– Если начну сейчас, могу уйти в шесть пятьдесят три, – говорю я. – От ближайшей станции электричка отходит в семь ноль четыре, если поспешу – успею.

– Вы не поедете на электричке! – возражает он. – Мы обеспечим вам транспорт. Мы волнуемся о вашей безопасности – вы разве не услышали? У вас есть кто-то, у кого можно пожить несколько дней? Вам сейчас небезопасно возвращаться домой.

Мотаю головой.

– Я никого не знаю, – говорю.

Я никогда не жил в гостях с тех пор, как уехал от родителей. Я ночевал только дома или в гостинице. Я не хочу сейчас ехать в гостиницу.

– Мы уже разыскиваем вашего Дона, но его нелегко найти. Работодатель говорит: он давно не появлялся, и дома его нет. Здесь вы, полагаю, в безопасности, но никуда не уходите без предупреждения, хорошо?

Я киваю. Кивнуть легче, чем спорить. Это больше похоже на кино