Сначала нужно сказать о том, как менялось мое отношение к Воронову, который в первые минуты знакомства показался мне человеком малодостойным доверия. Отвечая на его вопросы, я с самого начала не лгал, поверьте мне. Просто поначалу я не спешил открывать ему все, что знаю, как не спешит открывать свою душу перед первым встречным любой здравомыслящий человек.

Что побудило меня быть с Вороновым более откровенным? Не смогу ответить в двух словах, а на долгие рассуждения у читателя, боюсь, не хватит терпения.

Наверное, меня подтолкнуло к этому изменению исчезновение Ирмы.

Конечно, каждый из нас, взрослея, меняется. Верю, что из грешников вырастают святые, ибо в жизни возможно все. Но эта девица с самого начала показалась мне существом с какой-то извращенной женской сутью. Она любила играть мужчинами и не скрывала этого, как не скрывала, что каждый мужчина был для нее подобен патрону, который годен только на один выстрел.

Увидев ее на пороге своего дома, я сразу же вспомнил все, что с ней было связано, хотя со времени нашей последней встречи прошло лет около двадцати.

Вернемся к исчезновению Ирмы.

Когда ее бабушка Нателла со слезами на глазах говорила Воронову об исчезновении внучки, мне казалось, что я различаю в ее интонациях лукавство и соучастие в игре внучки.

Какова была суть игры, в чем она заключалась — я не знал. Сейчас, обдумывая эти строки, понимаю — не знал, к сожалению. Но, возможно, именно потому и взялся за это сочинение, что хочу предупредить других о вредности поспешных выводов.

По выздоровлении я, используя свои знакомства, о которых уже говорил не раз, смог увидеться с человеком, которому в повествовании дал имя Сава.

Визит, который я нанес, был с ним заранее согласован, чтобы не было никаких обид с его стороны, ибо я имел самое точное представление о том, как протестуют подобные ему люди против нарушения ими установленных правил.

Сава, однако, оказался человеком разумным, и мы с ним довольно долго обедали, причем меню было составлено в полном соответствии с его пожеланиями. Правда, происходило все это в пределах помещения для встреч с адвокатами и родственниками, но это уже детали, не имеющие решающего значения.

Кстати, если бы я не знал его и встреча произошла, например, в столовой какого-нибудь санатория, предназначенного для очень особенных гостей, мне не пришло бы в голову предположить, что это за человек, из какого мира!

Мнение Савы меня интересовало в первую очередь в отношении Воронова: мне очень не хотелось ошибаться на его счет, и я был рад, когда он решительно и бесповоротно отвел все мои подозрения.

Ну а теперь — к рассказу не просто потрясшему меня, но и перевернувшему многие мои представления.

Часть третья. 1991 год

19

Поезд уходил из Москвы ровно в полдень. Зайдя в пустое купе, Гридин порадовался своему счастью — он ехал один. Все время, вплоть до самого вечера, он то проваливался в беззаботный сон железнодорожного пассажира, то, отлежав бока, садился и глазел в окно. Устав от такого безделья, он решил, что обратно полетит самолетом, были бы только билеты на вечер. В том, что все дела он успеет сделать за день, Гридин не сомневался. Это был не первый и не последний случай в его обширной практике.

Он спокойно лег спать, но вскоре плавное течение его поездки было нарушено. Ночью на какой-то станции в купе ввалилась компания попутчиков, которые сразу же продолжили застолье, от которого их, видимо, не вовремя оторвали. Они о чем-то все время спорили, и это были бестолковые и бесконечные споры пьяных людей. Время от времени в ком-нибудь из них просыпалась справедливость, они будили Гридина, приглашая его к столу. Он отказывался, и тогда на смену справедливости приходила обида. Когда ему это окончательно надоело, Гридин отправился к проводнице, но той не было. Он ждал ее долго, пытаясь перебороть надвигающуюся злость, но, когда проводница вернулась, ничего не произошло. На жалобу Гридина она возразила:

— А я что с ними сделаю? — и закрылась в своем купе.

В общем, Гридин совершенно не выспался. К тому же проводница — то ли по ошибке, то ли в отместку — разбудила его на час раньше прибытия. Когда же он стал собираться и поднял дерматиновую штору, закрывавшую окно, одна из женщин, так весело сидевшая ночью за столом и спавшая теперь неуверенным сном пьяного человека, немедленно вскочила и со словами «Хоть поспать-то дайте!» резко штору опустила. Так что и одеваться, и собираться пришлось в темноте. На пустой перрон Гридин вышел в никудышном настроении, в гостинице сразу же после регистрации плотно позавтракал и рухнул в постель.

Проснулся, когда солнце уже светило откуда-то с самого верха и в комнате было жарко. Кондиционера не было, и Гридин отправился в душ. Начинался рабочий день.

Теперь следовало привести в порядок мысли, чтобы быстрее решить вопросы, и возвращаться в Москву. Сегодня среда, а выехал он во вторник, и, следовательно, все началось в понедельник перед обедом, когда его вызвал Всеволод Леонидович Рубин, основатель и главный партнер фирмы.

Едва