Лицо Гридина мгновенно преобразилось, да и сам он тоже. Движения его стали мягкими, предупредительными.

Подойдя к столу, он остановился, наклонился и впился взглядом в крышку ларца. Потом, все так же наклонившись, стал ходить вокруг стола, рассматривая ларец.

Постепенно он, казалось, вовсе свыкся с этим предметом.

Спросил у Скорнякова:

— Прикасались к нему?

Увидев удивленное лицо, пояснил:

— Ну, он не развалился у вас у руках? К нему не опасно прикасаться?

Скорняков улыбнулся:

— Не опасно, но бессмысленно. Ничего нового вы не узнаете.

Гридин в его словах услышал только позволение прикасаться к ларцу, и взялся за него всерьез. Он переворачивал его с боку на бок, клал на крышку, изучая дно. Попросил лупу и внимательно изучил все стыки.

— Павел Алексеевич, — вмешался Скорняков. — Поверьте, друг мой, что мы изучили этот артефакт вдоль и поперек, что называется. Если вы найдете что-то новое, я буду невероятно удивлен.

И в голосе своем он не скрывал легкой иронии.

Гридина эта ирония, казалось, совершенно не тронула.

Он продолжал вертеть ларец, рассматривая его так, будто точно знал, что там есть скрытая от посторонних взглядов какая-то надпись.

Потом, будто, услышав последние слова Скорнякова, переспросил:

— «Новое»? Хм… новое… Вы ведь знаете, Михаил Иванович, что все новое — это хорошо забытое старое.

Вернув ларец в первоначальное его положение, сам и усомнился в своих словах:

— Да, видимо, не так уж и «забытое», а?

И продолжил совершенно непоследовательно:

— У вас, дорогой хозяин, найдется тонкий, но длинный клинок?

— Клинок? — не сразу понял Скорняков.

— Ну да. Что-то вроде ножичка, но с длинным лезвием.

Скорняков поглядел на Гридина с каким-то сомнением, потом спросил:

— Нож для резки бумаги подойдет?

Гридин коротко кивнул, и видно было, что он велнуется, хотя и старается это скрыть.

Взяв у Скорнякова нож, он посмотрел на него:

— Ну, благословляете?

Скорняков кивнул.

Прислонив кончик ножа к гербу, Гридин почти замер. Только по дрожанию прикрытых век и легким движениям пальцев рук, державших нож, можно было понять, что он что-то ищет.

Так продолжалось несколько секунд, которые казались нескончаемыми.

Потом Гридин замер, будто штангист, готовящийся к толчку, а потом резким, но бережным движением убрал руки от ларца.

Воронов не сразу увидел, что крышка ларца выглядит иначе. Из герба, казавшегося прежде единой сплошной поверхностью, теперь поднимался какой-то шип.

Скорняков впился в ларец немигающим взглядом — было очевидно, что он не верит своим глазам и долго стоял неподвижно.

Потом, не отрывая взгляда от ларца, спросил:

— Что это, Павел Алексеевич?

Гридин, указывая на ларец, сказал:

— Позвольте представить вам немого свидетеля существования славного рыцарского рода Хёенбергов!

— Какого рода?

— Хёенбергов, — с готовностью повторил Гридин. — Рода, давно вымершего. Однако свидетельства его существования, как видите, добрались до Сибири.

Скорняков бросился к книгам:

— Конечно, рыцарские времена — не мой конек, но сейчас мы хоть что-то узнаем о них. Как вы сказали — Хёенберги?

Гридин кивнул:

— Да. Но вряд ли у вас найдется хоть что-то о них.

Но Скорняков, видимо, не слышал его. Он вытаскивал из стеллажа то один том, то другой, перелистывал их, возвращал обратно и брался за другой.

Так продолжалось несколько минут, в течение которых Гридин спокойно курил, как человек, сделавший свое дело.

Наконец, Скорняков отошел от стеллажа, закурил и сел в кресло:

— Павел Алексеевич, признаю: вы меня поразили и заинтриговали. Вы — специалист по Средневековью?

— Нет, — пожал плечами Гридин. — И вообще Хёенберги — мое случайное знание.

— Случайное? — удивился Скорняков.

— Именно, — подтвердил Гридин. — Случайное и загадочное.

— Но как же вы это знание получили? — не унимался Скорняков.

Гридин потушил сигарету:

— Это долгая история.

Скорняков тоже потушил сигарету:

— А мы никуда не спешим.

Повернулся к Воронову:

— Мне вообще начинает казаться, что у нас все больше и больше общего.

Гридин посмотрел на обоих:

— Ну, если у вас так много свободного времени…