были ”расписаны” руководству только потому, что содержали сведения чисто военного характера и направлялись в 3-й (информационный) отдел Четвертого управления Штаба РККА для учета. 20 отправленных в Центр телеграмм – это, как минимум, 20 встреч с Одзаки за четыре с небольшим месяца, чаще, чем один раз в неделю»[219].

Очевидно, что для получения такого количества интересующих разведку материалов связи журналиста Одзаки с японским военным атташе должны были быть глубокими и доверительными. Мы и сегодня не знаем, как именно Одзаки получал секретные материалы из атташата: сам, напрямую, или через посредника, но, безусловно, он сразу показал себя исключительно ценным членом группы, а со временем его «вес» в резидентурах «Рамзая», где бы они ни располагались, только возрастал. Кроме того, «№ 6» познакомил Зорге с другими своими соотечественниками, которые в той или иной степени оказались полезными для разведки. В «Тюремных записках» читаем:

«Каваи [Тэйкити] («Ронин». – А. К.). Его привел ко мне и познакомил Одзаки. В это время Каваи был действительно активным и к тому же очень хотел работать. Он раза два ездил в Маньчжурию и добывал информацию для меня. Он всегда имел выходы к информации о положении в Северном Китае. Поскольку он не говорил на иностранных языках, то после отъезда Одзаки я стал испытывать трудности в контактах с ним. <…>

Мидзуно [Сигэо или Сигэру]. С ним меня познакомил Одзаки. Однако я встречался с ним всего несколько раз. От него у меня осталось впечатление, что он скорее ученый, чем политический шпион. В Японии я один раз встречался с ним в ресторане.

Ямаками [Масаёси]. Когда Одзаки уезжал из Шанхая, он познакомил меня с ним в качестве своего преемника, но после одной или двух встреч наши отношения прекратились. Однако почему мы так быстро расстались, сейчас не могу вспомнить. Он познакомил меня с Фунакоси [Хисао]»[220].

Из четверых перечисленных больше всего известно о Каваи. На это есть две причины. Во-первых, Зорге не очень лукавил во время следствия, когда говорил, что отношения с этими людьми были скоротечными, и они не были шпионами в полной мере, хотя многие исследователи отмечали, что бывший резидент старался по возможности отвести подозрения от своих бывших агентов (правда, если следовать этой логике, то Зорге практически «утопил» в своих показаниях Одзаки, неоднократно называя его вторым по важности сотрудником резидентуры. Но после Одзаки именно Каваи был единственным из японцев, кто оказался связан с шанхайской резидентурой дольше и прочнее всех).

Во-вторых, лишь Каваи посчастливилось выжить, дожить до победы и получить редкий шанс самому рассказать свою историю. Его соратникам повезло куда меньше. «Скорее ученый» Мидзуно Сигэо был арестован по делу Зорге, получил 13 лет и умер в тюрьме 22 марта 1945 года. Ямаками Масаёси – руководитель шанхайского бюро крупнейшего японского информационного агентства «Рэнго» («Рэнго цусин») скончался в 1938 году в возрасте сорока трех лет. Фунакоси Хисао, работавший в Шанхае, по одним данным – в качестве корреспондента «Шанхай дейли ньюс», «Майнити симбун» и «Ёмиури симбун», а по другим – в «Рэнго цусин», был арестован по делу Зорге в Пекине 4 января 1942 года, получил 10 лет тюрьмы и умер в заключении 27 февраля 1945 года. Только Каваи удалось пережить войну, тюрьму и медные трубы: он даже выступал на открытии памятника на могиле Зорге в Токио 8 ноября 1964 года.

Каваи Тэйкити был ровесником Одзаки. Он окончил университет Мэйдзи в Токио и с 1928 года работал в Китае, но не в престижных изданиях, как другие его знакомые, а в малоизвестном еженедельнике «Шанхай сюхо». Как и многие в окружении «Рамзая», он был членом компартии Китая, а его социальный статус способствовал обзаведению широким спектром знакомств в самых разных кругах. Не случайно позже ему был присвоен оперативный псевдоним «Ронин». Ронинами в средневековой Японии называли самураев, по разным причинам оставшихся без повелителей, а значит – без рисового пайка, и вынужденных добывать себе пропитание любым, даже самым авантюрным способом, полагаясь прежде всего на свой меч и отвагу, а чаще всего просто разбоем. Сейчас так иногда называют студентов, не сдавших экзамены и без толку шатающихся, теряя драгоценное время на улицах и не занимаясь ничем полезным. Ронинами в 1920—1930-е годы в Маньчжурии называли членов некоторых японских националистических обществ, мечтавших объединить Восточную Азию «под сенью японского меча».

Ронин Каваи имел интересные знакомства в Пекине и Мукдене. Работа в Шанхае его не особенно держала, и Зорге принял решение отправить его на север. С 1929 года Каваи был знаком с Сёдзима Рюки, служившим переводчиком в Пекине. С подачи Зорге и Одзаки Каваи уговорил Сёдзима поступить на работу в кэмпэйтай – военную жандармерию, выполнявшую функции военной полиции и контрразведки одновременно. Внедрение советского агента в такую организацию стало серьезным успехом резидентуры «Рамзая», но нельзя сказать, что после этого все тайны кэмпэйтай в Маньчжурии стали известны в Москве. Сёдзима передал Каваи 37 секретных документов, а в 1935 году выдал своего вербовщика коллегам по службе. Каваи был арестован в Синьцзине, его пытали, но, ничего не добившись, дали лишь 10 лет условно, а в 1940 году «Ронин» вернулся в Японию, чтобы через год быть арестованным вновь[221]. Но еще до этого времени (по разным данным – в мае или июне 1932 года) Каваи взяли в Шанхае агенты японской полиции, у которых, однако, не было против него ничего, кроме подозрений – примерно так когда-то складывались отношения властей с настоящими ронинами.

«К сожалению, мы за последние дни понесли большую потерю благодаря серьезному заболеванию одного из наших японских корреспондентов, – описывал сложившуюся ситуацию Зорге, традиционно прибегая к медицинской терминологии для маскировки событий. – Это уже третий случай, что люди не могут переносить здешний климат. Двое очень тяжело заболели и лежат под особым врачебным наблюдением в больницах, а третий еще вовремя мог избавиться от этого плохого климата. Мы надеемся, что наш последний заболевший человек настолько будет устойчив, как самый первый, и что его болезнь не заразит других, каковая опасность имеется в том случае, если он не такой крепкий, как первый. Но мы доверяем его конституции»[222]. Для окончательной прозрачности этого нехитрого шифра можно только добавить, что вовремя (в последних числах января) уехал Одзаки Хоцуми, а «болели» Кито (первый) и Каваи (второй). Через три недели полиции пришлось отпустить Каваи. Он немедленно отправился в Японию, где в Осаке нашел Одзаки, и тот устроил его в свою газету «Осака Асахи», и вскоре Каваи вернулся в Китай, где в Тяньцзине открыл книжный магазин и продолжил подпольную работу[223].

На замену Одзаки, вынужденному вернуться на родину по причине закончившейся командировки, Зорге наметил Фунакоси Хисао. Уроженец провинциальной Окаямы, где он вырос в типичной домашней обстановке в семье местного производителя соевого соуса, Фунакоси сумел, тем не менее,