это все случилось позже, а пока, в сентябре 1931 года, у шанхайской резидентуры, помимо текущей работы и головной боли в виде «болезни Нуленсов», появился новый важный фокус интересов: Япония.

Вечером 18 сентября японские диверсанты подорвали часть полотна Южно-Маньчжурской железной дороги (ЮМЖД) севернее Мукдена. Взрыв не помешал прибытию на вокзал японского поезда, следовавшего по соседнему пути, но послужил сигналом к началу столь крупномасштабных боевых действий, что сегодня значительная часть китайских историков склонна считать именно эту дату началом всей Второй мировой войны (так считал и Чан Кайши), и во многих китайских городах каждый год в этот день звучит тревожная сирена – сигнал памяти о начале японской агрессии.

В течение суток японцы, потеряв всего двух человек, захватили Мукден и все основные населенные пункты к северу от этого города, выйдя на берег реки Сунгари. Стотысячная армия Чжан Сюэляна, противостоявшая менее чем двадцати тысячам японцев, ушла от столкновения, как и армия Гоминьдана. Японские войска двигались вперед, встречая лишь случайное и неорганизованное сопротивление мелких китайских подразделений, не знавших о приказе не вступать в стычки с японцами или не сумевших его выполнить.

21 сентября «Рамзай», со ссылкой на японского военного атташе в Шанхае, отправил в Центр телеграмму о том, что «мукденский инцидент» произошел без одобрения Токио, а лишь исключительно по воле армейского начальства в Маньчжурии для защиты находящихся там японских граждан. Целью японцев является захват Маньчжурии, но пока без планов столкновения с СССР. Материал был разослан высшему военному командованию Советского Союза: Ворошилову, Гамарнику, Тухачевскому, Егорову и Артузову, и это была первая шифровка, составленная на основе материалов, добытых новым членом группы «Рамзая» – японским журналистом Одзаки Хоцуми.

В тот же день Зорге отправил вторую экстренную телеграмму в Москву, в которой сообщил о начале переговоров между Нанкином и Кантоном о формировании альянса в борьбе против японцев и обращении Нанкина в Лигу Наций с требованием остановить японскую агрессию. При этом Зорге отмечал, что в Нанкине нет единого мнения по поводу сотрудничества с Кантоном и другими возможными союзниками, включая Москву[213]. «Третий карательный поход» против Мао Цзэдуна пришлось прекратить – впервые внешняя опасность становилась для Нанкина более серьезной, чем борьба против коммунистов.

23 сентября «Рамзай» сообщил в Центр о передислокации японских частей и соединений, выдвигающихся в Маньчжурию, и о том, что, по мнению атамана Семенова, который по-прежнему находился в поле зрения нашего резидента, вооруженный конфликт с СССР становится неизбежен, тем более что Япония надеется на молчание Англии и Америки по «маньчжурскому вопросу». Чжан Сюэлян перестал быть нужен японцам и больше мешает им, а Нанкин готов мириться с Кантоном едва ли не на любых условиях. Начиная с этого времени Зорге непрерывно, точно и исчерпывающе информировал Москву о военных планах японской армии в Китае, включая предоставление данных о перемещениях войск – от полка и выше, о тайных переговорах нанкинского правительства с Кантоном и о том, как Чан Кайши ищет других союзников. Вся эта информация также докладывалась руководству Наркомата обороны, Штаба РККА и ОГПУ.

В октябре Зорге сообщил о прибытии в Шанхай трех японских крейсеров и готовности японцев к провокации. Кантон все-таки сумел поставить Нанкину такие условия мира, на которые Чан Кайши пойти не мог, – ему предложили уйти с поста главнокомандующего. В ответ Гоминьдан попытался пойти на переговоры с японцами, но безуспешно. Об этом тоже стало известно советской разведке, и «Рамзай» передал данные о передислокации нанкинских войск для отражения возможного нападения японцев на Нанкин, а также о входе в Янцзы японских десантных кораблей. Затем последовали другие важные сообщения, в том числе о принятии решения об уничтожении армии Чжан Сюэляна в Маньчжурии, смещении маршала и даже о готовящемся «фашистском перевороте» в Токио[214]. Апофеозом развития напряженности стало сообщение от 24 сентября о возможной агрессии Японии против Советского Союза в марте 1932 года. Информация была получена непосредственно от атамана Семенова, перебравшегося из Мукдена в Порт-Артур и намеревавшегося участвовать в этих событиях во главе объединенных сил монгольских князей и остатков белой эмиграции[215]. На протяжении последующих двух месяцев японская агрессия в Китае ширилась, поддержанная молчанием Лиги Наций и пассивностью китайских правительств, так и не сумевших объединиться перед лицом общего врага. Это принесло свои дивиденды китайской Красной армии, которая сумела объединить группы ранее разрозненных советских районов в Китайскую Советскую Республику, расположившуюся на юге провинции Цзянси, частично на территориях провинций Фуцзянь, Хубэй, Хэнань, Шэньси и некоторых других. Главой Совнаркома, то есть премьер-министром республики, был избран Мао Цзэдун.

К середине ноября японские войска вышли к КВЖД – собственности Советского Союза. Зорге, основываясь на информации от японского военного атташе в Шанхае генерал-майора Тасиро Канъитиро, доложил о готовности Квантунской армии к прямому вооруженному конфликту с СССР. Сам атташе, пользовавшийся репутацией «умного офицера» и бывший много лет шефом азиатского отдела разведки Генерального штаба, ждал назначения на север. Примерно туда же – в Мукден отправился и агент Зорге японец Каваи Тэйкити, получивший задание отслеживать действия японских войск, движущихся к границе с Советским Союзом. Макс Клаузен, снова оказавшийся под ударом из-за встречи с расконспирированным бывшим сотрудником шанхайской резидентуры, в декабре тоже уехал в Мукден, где развернул рацию с помощью переданного ему нового русского помощника.

Так, пока шла операция по спасению «Нуленсов», резидентура «Рамзая» непрерывно отправляла в Москву точнейшие данные о дислокации и передвижении японских войск в Китае, планах и маневрах противостоящей им китайской армии. Необходимость в большем, чем ранее, количестве военной информации и в лучшем ее качестве была очевидна: война есть война. Центр высоко оценил усилия Зорге, впервые использовав в телеграмме от 20 декабря обращение «Дорогому Рамзаю», и сообщил, что направляет в Шанхай под именем Клязя Сальмана (Klyas Salman; Саламан, Зальман, Залман, Зельман) военного разведчика Карла Римма («Клаас», «Пауль»).

«Рамзай» становился полноправным резидентом, осуществляя общее руководство группой и анализ полученных сведений, собирая политическую и экономическую информацию, на «Пауля» возлагались задачи военного характера (включая информацию о японской, китайских национальных и китайской Красной армиях), «Джон» (Стронский) должен был работать над улучшением качества фотографий, которые в Москве не удавалось расшифровать даже с помощью лупы. Конечно, в очередной раз было строго предписано прекратить всяческие связи с «соседями» – разведкой Коминтерна. Предупреждение пустое, ибо весь следующий, 1932 год Зорге продолжал выполнять поступающие через Центр приказы не только военной разведки, но и Коминтерна в лице его старого друга Осипа Пятницкого. В целом же Москва, подводя итоги тяжелейшего 1931 года, отмечала, что Зорге справился с работой, установил ряд полезных связей в американских и немецких дипломатических кругах, с германскими военными инструкторами и советниками в нанкинской армии, предоставляя «ценные» донесения. Информация, полученная из внутренних китайских источников, была охарактеризована как «интересная и ценная». Удалось добиться