Выдающийся Ноксоло! Так казалось Ри, впервые увидевшему настоящий город.

Трущобы же производили обратное впечатление. К вони Ри привык быстро, но понять, как же люди живут в этой разрухе и нищите, не мог. Многие просто лежали где попало — живые или мертвые — не ясно, — а вокруг летали мухи.

Глиняные или из веток коробки небольших домов. Куча детишек — плачущих или просто снующих туда-сюда. Ри захотелось побыстрее отсюда убраться.

— Почему прорицательница живет здесь, а не за стеной? — спросил он у ребят.

— Не знаю, — ответил Артист. — Вот и спросишь у нее сам. Меня больше беспокоит завтрашний промежуточный экзамен. Ты всех кайхоку Шенкарока и Отэранги выучил? И метки эклиотики нужно будет нарисовать. Метки ты должен знать назубок.

Ри промолчал. Метки, по которым цепные вычисляли возможные эклиотики: родинки, шрамы, цвет глаз, цвет волос и прочие, запомнить несложно, но вот в наместниках или кайхоку, как называли их чаще, двух главных богов он пока что путался.

Они сняли кители и подвязались ими, потому что Нари, являющийся ни кем иным, как кайхоку Отэранги, пек нещадно.

Оказалось, что прорицательница жила не совсем в трущобах. Ее шатер из сшитых шкур возвышался конусом на другом берегу реки, недалеко от моста. Рядом шумело высокое, старое дерево и стояли несколько покосившихся сараев. Возле шатра девушка, на вид помладше Ри, явно городская: ухоженная, в ситцевом легком платье, доила козу. Животное внимательно и деловито наблюдало за подошедшими чужаками.

— Нам бы к прорицательнице! — закричал Таль Рек еще загодя.

— Чего разорался-то? — недовольно пожаловалась девушка, дождавшись, когда они подойдут. — Вам всем надо?

— Нет, — ответил Ри. — Только мне.

Доярка вытерла пот со лба и, прищурившись, дотошно осмотрела сначала остальных, а потом и Ри уделила особое внимание, скрупулезно изучив каждую складку и пылинку его формы.

— Так ты… — начал было Таль.

— Нет, — резко отрезала девушка. — Я не прорицательница, не ее ученица или внучка. Просто тетушка Несьеда вылечила нашу учительницу, и теперь она присылает каждый день по ученице. Для помощи. Сегодня моя очередь. А тебе, — она повернулась к Ри, — повезло. Можешь пройти. Тетушка Несьеда только что проснулась и отобедала, и пребывает в наилучшем настроении. Не шуметь! — бросила она вдогонку приближающемуся к шатру Ри. — Не перебивать. И не сквернословить.

Ри подумал, что и без предупреждения вел бы себя так, и отодвинул широкое полотенце, которое сушилось, загораживая проход. В прохладном полумраке он увидел две земляные ступеньки, ведущие вниз. Осторожно спустившись по коридору, Ри очутился в просторном круглом помещении, устланном коврами. Дневной свет попадал внутрь благодаря отверстию в вершине конуса и вырисовывал в центре ровный солнечный круг.

Пахло приятно: свежей, теплой едой с нотками горечи, от которой сразу защекотало в носу.

За кругом на коврах лежала большая низкая чаша. Простая, без расписных узоров, но явно отлитая из каргов: блюдо таинственно отсвечивало фиолетово-синим. «Оранги с примесью пуру, — догадался Ри. Это был самый частый материал для посуды у всяких целительниц, как понял он из разговоров в тесварице, название которой никак не мог запомнить. — Пуру укреплял, а оранги придавал целительных сил».

Камни были распространены, и поэтому дешевы. Уно Бубель, хозяин той самой тесварицы, как-то рассказывал, что однажды оранги с кулак угодил в трубу заведения и выскочил из печки на кухне прямо ему под ноги, разбрызгивая синие искры. А в другой раз каргом убило безногую старуху в трущобах. Прямо в темечко ей шмякнул, она даже хмыкнуть не успела.

А за чашей Ри разглядел белую кучу. Куча зашевелилась, развернулась и прошептала тихим, шипящим голосом:

— Сядь в круг.

Это оказалась щуплая, маленькая старушка с копной длинных и грязных седых волос, одетая в белое покрывало, расшитое золотой нитью по краям. Худенькие ручки, только они да головка, торчали из-под накидки с длинным шлейфом. Она походила на тряпичную куклу, в которые играли детишки в Энфисе. Из-за огромной шали, заполнившей большую часть ковров у чаши, невозможно было определить ее рост, но Ри предполагал, что она не могла быть выше ребенка возрастом в один гвальд. На лице, прикрытом белой челкой, читались тяготы и лишения долгой и многотрудной жизни.

Ри сделал еще пару шагов и опустился в солнечный круг, поджав ноги под себя.

— Зачем пожаловал? — Губы прорицательницы совсем не шевелились. Звук будто исходил изнутри. Ри был готов поверить, что кто-то сидел сзади этой старой куклы и шептал слова вместо нее.

— Я… — Он запнулся, не в силах смотреть на Несьеду, и опустил взгляд в пол. Руки потряхивало. Плечо начало чесаться, умоляя о спасительном укусе. Так происходило всегда, когда Ри сильно волновался: ему ужасно хотелось укусить себя за плечо. — Я ничего не знаю о своей матери. Папа говорил, что она родом из Ноксоло и перед смертью просил отыскать ее родственников… Вы, должно быть, давно тут живете и знаете всех…

— О да, мне уже двадцать пять гвальд. Так долго не жил никто в Новых землях. Возьмись за матеру, вот это жертвенное блюдо, возьмись за него.

Ри послушно положил руки на края чаши. Старуха протянула костлявые палки, обтянутые морщинистой кожей, и ухватилась за свой край.

Какое-то время ничего не происходило. Над шатром бесшумно пролетела птица, и на мгновенье солнечный свет, проникающий внутрь в виде луча, моргнул.

Прорицательница словно уснула, погрузившись в спокойное, безмятежное молчание.

Вдруг Ри почувствовал легкое, приятное покалывание в пальцах. Блюдо завибрировало, вначале едва заметно, мелко и часто, но потом стало пульсировать резкими ударами, стуками. Оно казалось живым. Ри вздрогнул и отпрянул.

— Вижу, — тягучим, неторопливым шепотом заговорила Несьеда. — Тут нет родственников твоей матери.

У Ри от огорчения стало тяжело на душе.

— И никогда не было, — продолжала прорицательница. — Но она и твой отец жили в Ноксоло какое-то время. Потом сбежали.

— Это вы от Немервы узнали? — Ри хотел быть уверенным в каждом слове.

Несьеда ухмыльнулась:

— От Гульбан.

— Гульбан? Не помню кайхоку с таким именем… — Ри старательно выскребывал из заученного материала в голове похожие имена, но божественных наместников было около сотни, а он за два льяда так и не смог запомнить и половины.

— Гульбан не ровня вашим жалким божкам! — вдруг с вызовом заявила старуха, чуть повысив голос, и как-то подросла, расправила плечи, приподняла голову. Глаза у нее были бледно-голубыми, отталкивающими и болезненными.

— Нашим? — Ри смутился.

— Имя твоей матери и ее сестры известно каждому. — Несьеда снова перешла на умиротворенный тон, но от Ри не ускользнуло, что делает она это, теперь с трудом сдерживая себя. Голос дрожал и готов был в любой миг сорваться в истеричный крик. — Каждому в тех краях, откуда она прибыла. Вьюн-четвертая и Нон-пятая-Грет — изгнанницы и предательницы, которым предначертано умереть при родах.