– И к тому же полезны для размножения, – добавил Альберт. – Для расширения генетического горизонта.

– Бог ты мой! Кажется, он ревнует, – заметил Толли. Он помахал рукой у нас перед глазами, как будто пытаясь привлечь наш внимание: – Не могли бы мы сосредоточиться на более насущных проблемах? Например, на том, что, как верно заметил Джайлс, мой гардероб разграблен?

Мы не могли не рассмеяться. Каким бы отчаянным ни было наше положение, отрадно видеть, что Толли, наконец, обрел чувство юмора.

– Глядите-ка, вон один идет как раз в моей куртке для сафари от «Аберкромба и Фитча», – продолжал он, показывая пальцем. – А вон другой в моем пробковом шлеме. Скоты! Они даже не соображают, что нельзя разбивать комплект!

Что верно, то верно, вещи апачи носили в самом диком сочетании. На головах мужчин что только не красовалось – от изящных соломенных шляп до мексиканских сомбреро, а последние добавления составили пробковый шлем Толли и котелок Браунинга. А некоторые наматывали на головы куски ярких тканей на манер индийских тюрбанов. Столь же причудливо выглядела и одежда. Одни вырядились в непарные пиджаки и брюки, другие намотали вокруг бедер одеяла на манер шотландских килтов. Но еще более живописно выглядели женщины в своих ярких ситцевых юбках и блузках и с таким количеством украшений, какое только на них поместилось.

Большинство апачей уже начали танцевать. Такого никто из нас еще не видывал. Их дерганые, несинхронные движения чем-то напоминали гарцевание лошади, и в то же время они почему-то прекрасно гармонировали со странной дисгармоничной музыкой, мерцанием костров, гигантской оранжевой Луной… Только время спустя я понял, что, когда мы прошли той извилистой тропой и попали в эту долину, мы перешли границу иного мира. Мира с другими, не нашими Солнцем и Луной, населенного другими, не похожими на нас людьми.

Нас усадили на одеяла и шкуры на почетном месте – у центрального костра. Пришел белый апач Чарли в компании Джозефа, и они уселись рядом с нами. С ними была женщина, которую мы посчитали женой Чарли, и еще одна, очень старая и совсем слепая на вид. Нас накормили двумя видами жареного мяса, по всей вероятности, уворованного с мексиканских ранчо, или, может быть, то была конина. Затем подали сладкий мескаль – сочный венчик агавы, который перед этим целый день вялили над углями – по словам Альберта, это изобретение апачей и есть главный их деликатес. К празднику женщины испекли плоский пресный хлеб, вероятно, восходящий корнями к мексиканской тортилье. Все было очень вкусно, и ели мы с большим аппетитом, с каким-то даже самозабвением, потому что, хотя никто ничего не произнес вслух, это вполне могла оказаться наша последняя трапеза, и глупо было бы не насладиться ею сполна. Возможно, ничего вкуснее нам уже не доведется попробовать. Маргарет, прежде чем начала есть сама, завернула немного еды в тряпочку и отослала с девочкой Браунингу. Но та, вернувшись, сказала, что он все еще спит и она положила еду рядом с ним в пещере.

Теперь танцоры танцевали по очереди и при этом пели – нечто вроде речитатива. Вдруг один из них издал резкий визг, и тот эхом разнесся по округе. От этого визга мы разом покрылись гусиной кожей – это был один в один крик лошади Толли, когда она падала на камни.

– О, Господи! – шепнула Маргарет.

– Они рассказывают, как они нас захватили, – объяснил Альберт, – с некоторыми… прикрасами…

Каждый из апачей, кто участвовал в памятном событии, песней и танцем изобразил свою роль в нем. Наконец, настала очередь Индио Хуана, и мы увидели танец еще более дикий и услышали песню, граничащую с безумием.

– У него с головой непорядок, – заметил Альберт. – Взгляните на остальных. Видно, что они его боятся… А вот сейчас он поет о том, что Маргарет должна стать его рабыней, что она по праву принадлежит ему, а вовсе не Чарли. Заявлять такие требования в танце, при всем племени – это серьезное нарушение этикета.

Я бросил косой взгляд на Чарли. Его лицо словно окаменело и не выражало решительно никаких эмоций.

Индио Хуан закончил, теперь настала очередь la niña bronca, она грациозно встала, вышла в центр круга и начала свой танец. В ее условных движениях я разглядел момент, когда она хищной птицей упала мне на спину и приставила нож к моему горлу. Все это было исполнено с неподражаемой, незабываемой грацией. Так же, как она казалась прекрасным бутоном, когда немного ожила среди нас, теперь, когда она вернулась к своему народу, она раскрылась во всей своей юной женственности, уверенной в себе и радостной. Куда подевалось жалкое запуганное существо, скорчившееся на каменном полу, какой я впервые увидел ее несколько недель назад! Перед нами танцевала темнокожая, налитая, очаровательная молодая женщина, она танцевала при свете пламени, под полной Луной, и я не мог оторвать от нее глаз.

У костров расположилось несколько небольших группок женщин, они болтали, наблюдая за танцующими, то и дело поглядывали на нас и хихикали.

– Ну вот, они приближаются, – проговорил Толли, увидев, как несколько женщин встали и направляются к нам. – Наши палачки. Никогда я не хотел слиться с природой до такой степени, как сейчас.

– Церемониальные танцы закончились, – объявил Альберт. – Сейчас начинаются общие танцы.

– Не говорите никому, что вы гомик, Толли, – сказал я. – Как бы вам не было еще хуже. Помните, что говорил Альберт?

– Премного благодарен, Джайлс, – с сарказмом в голосе отозвался он. – Я, пожалуй, не стану приглашать на танец мальчиков.

Женщины заставили нас встать и повели к танцующим. Мы чувствовали себя несуразно огромными и неуклюжими рядом с ними. Апачи – народ невысокий, компактный, мужчины, как на подбор, широкоплечие с выпуклой грудью и налитыми мускулами; женщины также хорошо сложены, крепкие, сильные, с красивыми чертами лиц, смуглой кожей и темными глазами, маленькими руками и ногами. Рядом с ними мы сами себе казались неловкими гигантами.

Всех немало позабавили наши с Толли первые робкие па, кое-кто из зрителей так развеселился, что от хохота в буквальном смысле слова катался по земле. А вот умение танцевать Альберта произвело на них впечатление. Несмотря на то, что церемониальные танцы в резервациях и управляемых белыми школах были строго запрещены, Альберт, как и многие другие апачи, втайне выучил запретные движения.

Маргарет тоже привели в круг танцующих. Высокая и стройная, она двигалась более изящно, чем мы, не так рабски подражала движениям наших хозяев. Возможно,