Часть души, которая не верит, что всех белых мужчин надо убивать. – Добро пожаловать! – Толли скорчил гримасу и приставил руку рупором ко рту: – В ыйди к нам, маленький Чарли, где бы ты ни был!

Измученные дневным переходом, мы задремали. Чуть стемнело, когда нас разбудила монотонная дробь сигнального барабана, за ней вторая, а потом и третья. Мы выглянули из пещеры и увидели в центре поселка пламя нескольких костров. Словно бы зажженная тем же пламенем над дикими высоченными пиками, висела огромная оранжевая луна. До нас донесся приятный запах жарящегося мяса, и он напомнил, что с самого утра у нас крошки во рту не было. Браунинг до сих пор крепко спал. Мы постарались устроить его поудобнее.

Потом пришли еще двое апачей на подмогу нашему стражу. Они вывели Альберта, Толли и меня из пещеры и погнали вперед, подгоняя прикладами ружей, смеясь и издеваясь.

Теперь к барабанной дроби прибавились плаксивые звуки какого-то струнного инструмента, чего-то среднего между банджо и гитарой, за ним последовало шуршание семян внутри сушеной тыквы, тонкое пение флейты, бренчание колокольчиков и гармоника. Все это сплеталось в диссонирующую, но отчего-то гипнотическую мелодию.

Несколько женщин толпились у костров, помешивая какое-то варево в горшках, переворачивая укрепленные над огнем на камнях тонкие палочки с насаженными на них кусками мяса. На отдельном костре на огромной перекладине жарились две целые оленьи туши. Народ понемногу собирался на праздник, а несколько ребятишек уже танцевали.

Перед центральным костром стояли Маргарет с девочкой. Маргарет нарядилась в развевающуюся яркую юбку и свободную блузу, на шее у нее болтались несколько ниток бус и большой серебряный медальон на цепочке. Она раскраснелась, было видно, что вся эта суматоха очень увлекает ее.

– Ну, дорогая, вам не много времени понадобилось, чтобы стать местной, – заметил Толли.

– Они дали мне эти вещи надеть на танцы, – сказала Маргарет. – Я еще на Амазонке узнала, что чем быстрее ты начнешь следовать местным обычаям и носить местную одежду, тем быстрее туземцы примут тебя.

– С вами все хорошо, Маргарет? – спросил Альберт. – Они вас не били?

– Все в порядке, Альберт, – ответила она. – Никто меня не тронул. Как там мистер Браунинг?

– Он спит, Мэг, – с казал я. – Но выглядит не слишком хорошо.

– Как это захватывающе, правда? – с нова заговорила Маргарет, оглядывая собравшихся; пламя костра оставило отблеск на ее щеке. – Этот уединенный поселок стал своего рода островком, на нем образовалась неповторимая смесь культур. Слышите мексиканские нотки в музыке? Посмотрите на одежду, и особенно на ткани. Почти все, что у них есть, было украдено за годы и годы набегов. По меньшей мере три, а то и четыре женщины – очевидно, мексиканки, еще несколько женщин из племени тараумура, племя это живет далеко на юге, апачи с ним торгуют. Но знаете, что мне интереснее всего как антропологу? Как одинаково выглядят все апачские дети. Похоже, их генетическая структура так сильна, что берет верх над генами любой расы. Посмотрите на эту девочку, например, – с казала она, нежно прикоснувшись рукой к щеке la niña bronca. – О на немного выше, чем другие дети, но, если не считать этого, разве можно догадаться, что ее дед – рыжеволосый белый мужчина?

– Дорогая, а вы не слишком развеселились? – спросил Толли. – Вы не забыли, что по расписанию утром ваших друзей должны убить?

– Простите, – сказала Маргарет. – Но отец учил меня поведению и в таких случаях. Если ты чувствуешь опасность или боишься, ищи спасения в работе. Будь профессионалом, ведь это все, что у тебя есть, это последняя иллюзия контроля над ситуацией. Видимо, я перед самой собой делаю вид, что все это – антропологические штудии.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, Маргарет, – подхватил я. – Если бы мне удалось добраться до сумки с камерой, я делал бы ровно то же самое. Господи, надеюсь, они ее не сломали. Все мои пленки… блокноты…

– Господи Боже мой! – в оскликнул Толли. – Да что это с вами обоими? Наши жизни висят на волоске, а они все о работе да о работе. Как будто она сейчас хоть что-то значит.

Как раз в эту минуту мимо нас, явно гордясь собой, прошел один из апачей. Он был одет в белые кожаные брюки Толли для верховой езды и его же шелковый смокинг.

– Негодяй! – к рикнул Толли ему вслед. – В ор! Это мои вещи!

– Ваш кофр с камерой у меня, Недди, – сказала Маргарет, – и с вашими блокнотами. Они все еще копаются в наших пожитках, выбрасывая то, что им не пригодится. А наши вещи, еду, инструменты и прочее делят между собой. За одежки Толли они передрались, будто собаки, но ни один даже не посмотрел на вашу камеру. Эта культура точно не ориентирована на механизмы.

– Вы сохраните их для меня, Мэг?

– Кого волнует ваша гребаная камера! – бушевал Толли. Казалось, из его глаз вот-вот брызнут слезы. – Вы все с ума посходили? Они же собираются убить нас утром!

– Успокойтесь, Толли, – с тревогой сказал Альберт. – Если будете бушевать, они убью вас, не дожидаясь утра.

– А может, нам попытаться бежать? – с явной паникой в голосе предложит Толли. – Смотрите, на нас никто не обращает внимания. Можно просто ускользнуть, и все.

– Мы не пройдем и ста ярдов, – сказал Альберт. – Они пошлют за нами мальчишек с палками и камнями, и те перебьют нас как кроликов.

– О Господи! – всхлипнул Толли. – И почему вдруг все хотят убить нас? Что мы им сделали?

– Послушайте, Толли, – заговорил я. – Мои мысли занимает сохранность моей камеры, мысли Маргарет – культурная антропология. Вы можете поразмышлять о том, как вернуть назад вашу одежду. Таким образом всем нам есть ради чего жить.

– Да, да! Вы совершенно правы, старина! – с казал Толли, пытаясь взять себя в руки. – Простите меня. Это была краткая минута слабости. Я просто на пределе.

– А кто не на пределе, дорогуша? – осведомилась Маргарет.

– Вам-то о чем беспокоиться? – вскинулся Толли. – Вы станете невестой большого белого вождя. Я бы поменялся с вами участью. Ну, разумеется, он для меня староват, но я нахожу его весьма привлекательным, в этаком брутальном жанре.

– Я не собираюсь становиться ничьей невестой, – возразила Маргарет.

– Вы ведь не можете не понимать, Маргарет, – проговорил Альберт, – почему апачи всегда убивают захваченных в плен мужчин, но оставляют в живых женщин и детей.

– Конечно, – ответила она. – Как у большинства полукочевых коренных народов, у апачей нет развитой пеницетарной системы. Нет никакой реальной возможности содержать мужчин в плену долгое время. Значит, иноплеменные мужчины, пока они живы, представляют