– Знаете, Толли, если они по каким-то причинам вас не убьют, – произнесла Маргарет, – клянусь, я сама это сделаю.

– Мне страшно не хочется говорить вам это, ребята, – сказал Толли, – но, если бы вы только послушались своего капитана, мы бы в эту переделку не попали. Сейчас мы бы уже благополучно вернулись к экспедиции.

– Толли, заткнитесь, – взмолился теперь уже я.

Целый длинный день изнурительного пути вверх по каменистым горам. Остановились мы только раз, и тогда каждому дали буквально по глотку воды. Состояние Браунинга ухудшилось, и теперь его приходилось поддерживать сразу двоим, иначе он идти не мог. Мы кое-как перевязали ему голову, порвав на бинты рубаху, но кровь быстро просочилась сквозь эту повязку. Несколько раз он просил нас бросить его на тропе.

– Чепуха, мистер Браунинг, – с казал Толли. – Если вы полагаете, что я отправлюсь на последний, вероятно, в моей жизни ужин с танцами без камердинера, который поможет мне одеться, вы глубоко ошибаетесь, мой милый.

– А, хорошо, сэр, – пробормотал Браунинг, – к вашим услугам, сэр.

Миновав несколько кордонов, мы оказались в следующем каньоне, с еще более отвесными стенами. Попали мы туда по узкому проходу, противоположный конец которого упирался в плодородную долину небольшой речки, которую обступали сосны, дубы и кедры. О нашем приближении явно подавали какой-то сигнал, потому что на полпути нас встретили дети, полдюжины маленьких темнокожих созданий, которые словно посыпались на нас с деревьев, так как минуту назад мы никого не видели, а в следующее мгновение они оказались перед нами. Они в полном молчании угрюмо сопровождали нас, и только когда мы вступили на окраину поселения, повеселели и принялись подбегать к нам поближе, разглядывать и взволнованно обсуждать что-то между собой. Некоторые из ребятишек вскочили на мулов и лошадей и уселись позади всадников. Все движения их были совершенно бесшумны, как в потустороннем мире.

В поселении, расположенном на северном берегу крошечного ручейка, впадавшего в реку, проживало менее трех дюжин человек. Сразу за поселком долина сужалась в каньон; на его стенах с многочисленными выступами виднелись входы в пещерные жилища «первых людей». Жилища представляли собой сущую мешанину – были и такие, что больше всего напоминали старые заплатанные какой придется тканью армейские палатки, и вигвамы, и грубые глинобитные домишки под соломенными крышами. И изо всех этих причудливых сооружений навстречу прибывшему отряду появлялись люди. Их одежда тоже отличалась разнообразием – рубахи и платья из ситца или из каких-то иных очень пестрых, как любят индейцы, тканей; кое-кто из стариков и мальчишек нарядился в американские военные куртки; одни носили брюки, другие – короткие бриджи, одни щеголяли в мексиканских сапогах для верховой езды, другие – в высоких мокасинах. На головах красовались и шляпы, и банданы, а женщины были увешаны побрякушками – серебряные медальоны или бусы на шеях, масса браслетов на запястьях и колец на пальцах. Однако во всем этом буйстве ярких красок я не мог не обратить внимания, как мало среди них было молодых мужчин. Нас встречали в основном женщины, несколько стриков и дети разного возраста. Казалось, большинство воинов и юношей постарше сосредоточилось в отряде, который нас захватил, и именно они сейчас с триумфом вели нас в поселок.

Среди толпы, высыпавшей из жилищ, послышался странный вой, которым люди явно приветствовали победоносный отряд, – вой этот, как мне показалось, шел откуда-то из животов, поднимался вверх по глоткам и вырывался изо ртов птичьими трелями, эхом отдаваясь от стен каньона. Вой настолько первобытный, что по спинам нашим пробежал холодок.

– Бой мой, да это невероятно! – восхитилась Маргарет. – Похоже на цыганский табор, не правда ли?

– А по мне, так больше на босховский «Ад», – проговорил Толли.

Хесус, окончательно подавленный страхом, усталостью и нереальностью этого места и этих людей, подобных которым никто из нас никогда не видел, принялся тихо плакать. Альберт подошел к нему и присел на корточки.

– Послушай меня, паренек, – заговорил он и бережно взял мальчика за плечи, – ничто на свете так не злит апачей, как плачущие дети. Если ты немедленно не прекратишь, они тебя убьют. Но сначала будут мучить. Ты меня слышишь?

Хесус кивнул, пытаясь подавить рыдания.

Тем временем все больше апачей подходили ближе и с любопытством разглядывали нас. Их явно привели в восторг светлые волосы Маргарет, и, похоже, они спорили между собой о том, кто станет хозяином Хесуса. Две старухи обменялись весьма энергичными репликами, а потом одна из них обратилась к нему по-испански:

– Usted vended a vivir en mi choza, chico, – заявила она. – Будешь жить в моей хижине, мальчик.

– Si, señora, – в ежливо, чуть ли не с благодарностью ответил Хесус. А когда старуха уводила его, он оглянулся через плечо: – Сеньор Нед… – сказал он и слабо, как будто неуверенно махнул рукой.

– Все будет хорошо, малыш! – крикнул я ему вслед. – Не бойся! Я отыщу тебя.

Теперь явился Индио Хуан, чтобы забрать Маргарет, но, прежде чем он успел это сделать, к нам сквозь толпу протолкалась la niña bronca. А за ней по пятам шел такой несусветный апач, какого мы еще не видели.

– Господи Боже! – шепнул Толли. – А это что еще за чучело?

Одет он был, как все остальные, – в мокасинах, обтягивающих штанах и свободной клетчатой рубахе, голова повязана выцветшей синей банданой. Однако по сравнению с другими он казался великаном, потому что был более шести футов ростом. Но не это было в нем самым невероятным. Самым невероятным была его белая кожа. Да, это оказался самый настоящий белый человек. Его длинные светлые, немного рыжеватые волосы болтались по плечам, а ярко-рыжая борода свисала чуть ли не до пояса, седина лишь самую малость тронула ее. Он определенно не был молод, лет, наверное, за сорок, его светлая кожа покраснела и обветрилась от долгой жизни под открытым небом.

Рыжеволосый верзила подошел к Индио Хуану, навис над ним и заговорил глубоким басом. Индио Хуан что-то сердито отвечал.

– Белый апач говорит, что заберет Маргарет себе, – перевел Альберт. – Индио Хуан отвечает, что это был его набег и пленница по праву принадлежит ему.

– Вы, конечно, счастливы, дорогая? – ехидно поинтересовался Толли. – За вас ссорятся все мужчины. Впрочем, интереснее всего, что этот белый тут делает.

– Это не белый, Толли, – сказал Альберт. – Это белый апач. Вероятно, его захватили в детстве. Посмотрите на остальных. Разве вы не видите, что во многих есть примесь мексиканской крови?

Тут заговорил Джозеф: