Шрифт:
Закладка:
А. П. Чехов пишет какую-то большую вещь и говорит мне: «Чувствую, что теперь нужно писать не так, не о том, а как-то иначе, о чем-то другом, для кого-то другого, строгого и честного».
Полагает, что в России ежегодно, потом ежемесячно, потом еженедельно будут драться на улицах и лет через десять — пятнадцать додерутся до конституции. Путь не быстрый, но единственно верный и прямой. Вообще А. П. очень много говорит о конституции, и ты, зная его, разумеется, поймешь, о чем это свидетельствует. Вообще — знамения, всё знамения, всюду знамения. Очень интересное время. Гора — пыжится, топорщится, — посмотрим, какова будет новорожденная мышь. Познакомился с Бальмонтом. Дьявольски интересен и талантлив этот неврастеник! Настраиваю его на демократический лад, ибо — жить здесь скучно.
Я очень проиграл, забравшись сюда, нужно было ехать в Вятку, Вологду, Пермь — куда-нибудь в город. Здесь я пока чувствую себя не у дел, за штатом, что после довольно бурно прожитого лета — утомительно и обидно. Пиши мне на Ялту, доктору Леониду Валентиновичу Средину. Без передачи. Пришли Средину какую-нибудь одну — две — хорошую фотографию Борнемауса, не наклеенную и небольшую. Ты повергнешь его этим в восторг, а мне облегчишь кое-что. Если тебе понадобятся деньги для себя — спроси у Пятницкого. А для других надобностей — я буду хлопотать.
До свидания, товарищ.
Тороплюсь кончить, ибо уезжает она.
Твой друг верный.
175
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
Между 19 и 24 ноября 12 и 7 декабря] 1901, Олеиз.
Олеиз, № 1.
Дорогой дяденька!
Посылаю Вам письмо Голанта, на которое я не отвечал и не отвечу. Рассказа не дам, некогда. Чирикову написал. Редактирую Скитальца. Жить здесь — скучно, а потому приходится работать.
Ну-с, дело с изданием рассказов еврейских беллетристов — налаживается и сильно подвинулось вперед. Только — вот что: переводчики, иллюстраторы и авторы интересуются вопросом о вознаграждении, а это как раз один из тех вопросов, решать которые я не призван. Не согласитесь ли Вы, дорогой, поговорить с В. П. Потемкиным, редактором сборника? Если да, я его пришлю к Вам. Вот, чорт побери, когда сказывается это нелепое запрещение въезда в Москву! Будь я там, мы с Потемкиным все бы выяснили. Мне хочется, чтобы сборник вышел под фирмой «Знания» — что Вы скажете на это?
Художественную часть сборника принимает на себя некто Лилиен, живущий в Берлине и мечтающий о возрождении национального еврейского искусства. Его рисунки к книге «Juda» произвели сенсацию даже среди антисемитов, как мне сообщают. Книгу эту я скоро получу и пришлю Вам посмотреть, если хотите.
План сборника таков:
1. Мое предисловие — несколько скромных ругательств.
2. Краткий очерк изящной еврейской литературы.
3. Рассказы и стихи еврейских авторов, иллюстрированные еврейскими художниками.
Гарно[12]?
Миленький дяденька! Очень возможно, что этот сборник будет лучшим моим дельцем, если только я не увязну в технических подробностях, коих — боюсь.
Если Вы, дорогой друг, не откажетесь поговорить с Потемкиным, телеграфируйте Средину, когда можете принять Потемкина, а я телеграфирую ему в Москву, и он тотчас же явится к Вам.
Сборник должен быть не менее 25 листов, — я думаю, — а продаваться не дороже 1 р. 50 к., полагаю. Хорошая бумага, художественная обложка.
О пьесе — ни слуха, ни духа. Пишу [Немировичу-]Данченке, чтоб он выслал мне четвертый акт немедленно. Пришлю тотчас же, как только получу.
Ну, пока до свидания?
Да, вот что: мне стало известно, что Бунин снова явится в компании «Скорпионов», коя затевает еще альманах. Скажу по совести — это меня отнюдь не радует. Я все думаю — следует ли «Знанию» ставить свою марку на произведениях индифферентных людей? Хорошо пахнут «Антоновские яблоки» — да! — но — они пахнут отнюдь не демократично, — не правда ли?
К этому соображению примешивается еще и следующее: когда я напишу «К ней», — Бунин и еще многие другие люди будут очень недовольны мною, хотя я имен их и не упомяну. Возможно даже, что они будут возражать мне, — ибо я намерен наступить им, голубчикам, на хвостики.
Ловко ли. заключать союз, — путем издания рассказов, — а потом — в зубы?
Ах, Бунин! И хочется, и колется, и эстетика болит, и логика не велит!
Скажите Ваше решающее слово, друг мой добрый и умный! Против «Гайаваты» ничего не имею, но рассказы — смущают.
Итак — до свидания!
Сердечное, горячее спасибо Вам за то, что проводили меня до Ялты! Славные дни провел я с Вами.
Кланяются Вам Средины и Григорий Ярцев, обиженный Вами.
Кстати — его спрашивают телеграммой из Питера, не позволит ли он пользоваться снимками с его картин для какого-то издания по ботанике. Спрашивает некий переводчик, фамилия коего на Г — Гейст, Густль, Гинц, что-то в этом роде. Ярцев просил узнать у Вас телеграммой, не тот ли это переводчик, который работает для Вашей книги?
Крепко жму руку.
176
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
Не позднее 1 [14] декабря 1901, Олеиз.
Дорогой друг!
Я совершенно не понимаю, что могу отвечать авторам прилагаемых писем? Г-жа Можайская прислала 100 р., я их истратил тотчас же, но желал бы ей возвратить, ибо не понимаю — за что она мне платит. За свой труд? Сие — пакостно. Будьте добры, возвратите ей деньги и сообщите, что она женщина — явное дело — неумная. Будкевич? Странная фигура! Живет на архиерейском подворье, зовется — Аполлинария. Я не решаюсь говорить с ней. А что могу сказать г. Семенову?
Засим прилагаю письмо Яворской и письмо Головинского, почитайте. Будучи у меня в Ниж[нем], Голов[инский] сообщил мне, что переделка Евдокимова совершена им, Евдок[имовым], под редакцией кн. Барятинского. Я промолчал. Более ни слова о «Фоме [Гордееве]» не
