— Прочь!

— Не убивать! — повысил голос Арне.

Бранд был ловок с ножом. И знал, что если уж достал из ножен оружие, нужно бить — без жалости, без колебаний. Даже тех, кого знал с детства. Тех, кто когда-то вырезал ему игрушки из дерева и учил ставить силки. Тех, кому велели его не убивать.

Но он допустил главную ошибку: предупредил о намерении. Противники разорвали дистанцию и теперь сжимали кольцо, а он не мог ни до кого дотянуться, крутился на месте, но кто-то да все равно оказывался за спиной.

— Положи нож, — развернув руки ладонями к Бранду, сказал Арне. — Мы не желаем тебе зла. Успокойся!

Он сделал выпад, делая вид хочет выбить нож. Бранд среагировал, но уже чиркая воздух на месте ускользнувшего Арне, понял, что купился на обманку.

Двое налетели сзади, повалили. Бранд отбивался как мог. И все же оказался слабаком. Материнская порода.

— Уберите мальчишку подальше от дома, — велел Арне, когда Бранда скрутили и сунули в рот кляп. — Вон, пусть у лесочка посидит. А там посмотрим. Глядишь, отойдет, как целителя прикончим.

— А остальные выродки где?

— Да демоны их знают. Если с Харальдом не были — значит, сговорились с целителем. Явятся — встретим.

Бранда уволокли к лесу — сколько ни извивайся, сколько ни мычи сквозь кляп, все без толку. Усадили у дерева, прикрутив к стволу. Караулить не стали — дескать, куда денется.

И правда, куда он денется. Будет сидеть и смотреть.

Казалось, здесь собрались все здоровые мужчины города. Все, кто пережил пожар и не успел заболеть. И они были очень злы. Толпа сожжет дом. Целителя, который хоть и дрянь надменная, но ни в чем не виноват и в самом деле пытался помочь сперва обожженным, потом больным. Бешеную девку, отпустившую Бранда живым. А потом встретит и остальных двух. Которых действительно не было рядом с отцом, когда целитель пришел по его душу — случайно ли? Бранд почему-то был уверен, что случайно, но люди сочтут иначе.

А потом они вспомнят про вторую девку, ту, что убила Ингви. Тот по пьяной лавочке ни одной юбки не пропускал, сколько раз его мужики кулаками уму-разуму учили, все без толку… Впрочем, этого Бранд, наверное, не увидит.

И когда все закончится ему придется забыть обо всем, что он увидит и не увидит, и как-то иметь дело с этими людьми. Награждать и наказывать, возвышать верных и убирать тех, кто затаил камень за пазухой.

Если, разойдясь, не убьют и его. Как порченого. Не зря же начали поговаривать, что плетения выродков могут навек погубить душу. Вот и его…

Бранд завыл бы, если бы не кляп.

— Парень, что за хрень тут творится? — выдохнул кто-то над ухом.

Бранд скосил глаза. Лицо незнакомое, впрочем, под полосами грязи особо не разберешь. Может, с участков кто, всех не упомнишь.

Он мотнул головой, мыча в кляп. Незнакомец понял. Выдернул тряпку.

— Они думают, что целитель убил отца и сжег город. И хотят убить всех выр… одаренных.

Мужчина выругался.

— Развяжи меня, — попросил Бранд. — Надо попробовать…

— Тогда тебя точно прибьют.

А потом Бранд уснул.

* * *

— Не успели, — сказал Альмод, прислушиваясь к вою толпы за стенами.

То, что рассказал Харальд, следовало хорошо обдумать. Дела Астрид самого Альмода не касались совершенно, и все же было в услышанном что-то, что занозой засело в разуме, и до чего непременно следовало докопаться. Но сейчас на это совершенно не было времени.

Зря Альмод позволил Нел пойти с ним. Хотя какая разница? Сейчас толпа сожжет этот сарай — вместе с ними, а потом вспомнит, что в городе еще трое одаренных. Так бы вспомнила, что еще четверо, и застала бы Нел в трактире. Она и оттуда не побежала бы, как не побежит сейчас.

Успела ли уехать Рагна? Когда вернутся Ивар с Эйнаром? Он сейчас не отказался бы от их помощи. Хотя вряд ли стоит на нее рассчитывать. Услышат шум еще в лесу, выглянут, вернутся к Линн и уйдут вместе с ней. Они же не совсем безумны — переть вдвоем против сотни или сколько там собралось. Да и чего ради — спасать тех, кто убил их нанимателя? Самим бы ноги унести…

Хвала Творцу, Нел не стала задавать глупых вопросов наподобие «что теперь?» Стояла молча, спокойная и собранная, всем видом показывая, что полагается на его решение.

Знал бы он еще, что делать.

Выплетать проход следовало под открытым небом. Из столицы чистильщики уходили с просторного заднего двора особняка, обнесенного стеной приличной высоты. А еще у той стены всегда кто-то дежурил, потому что из прохода, пока не встала защита, могло вывалиться что угодно, и порой от этого «чего угодно» не удавалось отбиться силами одного отряда. Может быть, легенды о демонах придумал кто-то, кто раз увидел вылезшее из прохода чудовище.

Впрочем, какое чудовище страшнее разъяренной толпы, пришедшей за их головами?

Сможет ли он снести крышу и успеет ли выплести проход до того, как этот сарай разнесут по жердочке?

— А чего им вдвоем гореть? — крикнул кто-то из-за стены. — Остальные где?

— Да демоны…

— Девка точно в трактире! Говорили, завтра уезжает.

— Уедет… никуда не уедет. Тащите сюда!

— Убьет…

— Девка — она и есть девка. Против всех не сдюжит.

Значит, Рагна не уехала. Альмод мысленно выругался. Встретился взглядом с Нел.

— Девы в беде — твоя слабость? — криво улыбнулась она.

И правда, смешно. Рисковать жизнью ради той, что была лишь мимолетным развлечением? Ухохочешься.

Всю жизнь дураком был — таким и помрет.

— Ты — моя слабость. — Альмод улыбнулся. — Поэтому я сейчас снесу крышу и выплету проход. В столицу? Вернешься в орден? Или куда-то еще?

— Я тебя не брошу.

— Нет времени спорить.

— Ты прав, нет времени, — кивнула Нел.

И рванула к двери, выхватывая меч.

Бешеная. Выживут — сам ее убьет.

За дверями бесновалась тусветная тварь. Многорукая, многоногая, многоголосая. Ничего человеческого не осталось в ней — значит, и обходиться с ней нужно было, как с тусветной тварью. Рубить, жечь, отшвыривать прочь очередное щупальце, остановить летящий камень, бросить обратно, снова рубить.

Может быть, среди этих уже-не-людей были те, чьи ожоги Альмод затягивал в трактире несколько дней — целую вечность — назад. Те, кому когда-то он слечивал поломанные ноги, пробитые в пьяной драке головы, помятые ребра. Кто совсем недавно кланялся на улице «господину целителю». Это уже не имело значения. Не было больше господина целителя. Не осталось и в нем ничего человеческого — лишь ярость. Да звериное чутье, что много лет подряд спасало его людей.