Летом-осенью 1917 года Керенский тайно сотрудничал с агентом Бродвейской группы Л. Д. Троцким. По мнению ряда историков, именно Троцкому Керенский по указанию из США должен был мирно передать власть на съезде Советов в октябре 1917 года.

Наконец, общеизвестно, что в октябре 1917 года Керенский выехал из Петрограда в автомобиле американского посольства, а конец своей жизни провёл в США, где и скончался.

Всё вышесказанное свидетельствует о несомненной ориентации Керенского именно на Бродвейскую финансовую группу США, а не на масонов или на революционные партии. Как мы знаем, Шифф, Крейн, Морган и их сторонники были яростными врагами именно русской монархии в любом её виде и качестве. Бродвейской группе не нужна была любая монархия в России, ни самодержавная, ни думская, ни конституционная. В этом она отличалась от английского «Круглого стола», который рассматривал возможный вариант с возведением на престол цесаревича Алексея Николаевича, что отвечало и цели Гучкова при разработке им своего плана государственного переворота. Причины, по которым Гучков ориентировался на вариант с конституционной монархией, а Керенский — на республику, — вполне понятны. Гучков мог оказаться у власти только как «легитимный» глава регентского совета, назначенный на эту должность новым государем. В случае республики он становился бы всего лишь одним из министров нового правительства. Для Керенского всё обстояло наоборот: неоднократно заявляя о себе как о враге монархического образа правления, будучи выскочкой в глазах даже таких людей, как Гучков, Керенский, в случае установления конституционной монархии, не мог претендовать на какой-либо значимый пост, республика же — давала ему всю полноту власти.

Принимая участие вместе с Гучковым, Коноваловым, Милюковым, Львовым в общем заговоре против императора Николая II, Керенский скрывал от них свои собственные планы. Первым Керенский был нужен как связующее звено с масонскими центрами и с революционными группировками, а также как организатор, который мог бы вывести рабочие массы на улицы. Керенскому Гучков и Милюков были нужны как влиятельные люди, популярные в военных и промышленных кругах. Кроме того, Керенский понимал, что если он раскроет раньше времени свои республиканские намерения, шансы его плана на успех будут равны нулю.

Разгром властями Рабочей группы сильно усилил позиции Керенского. 29 января по поводу ареста Рабочей группы собралось совещание «общественных деятелей», на котором присутствовали Гучков, Коновалов, Переверзев, Керенский, Чхеидзе, Караулов, Милюков, Бубликов и другие. В результате совещания было решено «избрать из своей среды особо законспирированный и замкнутый кружок, который мог бы играть роль руководящего центра для всей общественности», а также провести 14 февраля 1917 года «мирную демонстрацию»[428].

Эта «мирная демонстрация» должна была быть приурочена к открытию занятий Государственной Думы. О том, какая эта должна была быть «мирная» демонстрация, свидетельствуют донесения Охранного отделения: «По имеющимся сведениям среди рабочих Петроградских заводов нынче обсуждается вопрос о готовящемся на 14 сего февраля восстании, с каковой целью заводы посещают новые, ранее неизвестные рабочим лица»[429].

«Прогрессивный блок» планировал использовать эти события для решительного наступления на власть. Охранное отделение докладывало, что «на 14 февраля нужно ожидать чего тяжёлого и серьёзного. Сигнал уже дан»[430].

В декабре-январе 1916/17 года на квартирах Коновалова и Рябушинского проходили совещания, на которых обсуждались возможные действия оппозиции в случае роспуска Думы. Агентурным путём Московское охранное отделение имело сведения об этих планах. «Департаментом полиции, — говорилось в секретных донесениях от 9 января 1917 года, — получены следующие сведения. В течение праздничной недели (от 24-го декабря до 3-го января) в Москве происходил ряд частных совещаний представителей прогрессивно-промышленных кругов Москвы, московских купцов и прогрессивных гласных московской городской Думы. Совещания эти проходили в квартирах П. П. Рябушинского и А. И. Коновалова, а также в помещении Московского литературно-художественного кружка (Дмитровка, дом Вострякова). Особенного внимания заслуживают совещания, происходившие 30 декабря у П. П. Рябушинского. […]

На всех совещаниях была вынесена единообразная резолюция, сводимая в общих чертах к нижеследующему:

1. Конфликт Правительства с Государственной Думой неизбежен.

2. Ни на какие уступки и частные совещания ни Прогрессивный блок, ни президиум Государственной Думы не пойдут.

3. Следовательно, не подлежит сомнению, что Гос. Дума будет распущена.

4. В случае роспуска Гос. Думы объединённое большинство Думы объявит роспуск недействительным, и заседание Гос. Думы продолжится в Москве, в частном помещении одного из крупных московских коммерсантов. Место собрание Гос. Думы держится в большом секрете, но есть основание полагать, что оно произойдёт в одной из подмосковных вилл (по-видимому, в имении Коновалова).

5. Собравшись в Москве, Гос. Дума обратится к стране с воззванием, в котором укажется, что Правительство умышлено ведёт Россию к поражению, дабы заключить союз с Германией и при её помощи возродить в стране реакцию и окончательно аннулировать акт 17-го октября.

Организацию распространения воззвания Гос. Думы в действующей армии примет на себя А. И. Гучков, при содействии известных ему офицеров запаса»[431].

В феврале 1917 года в секретных сообщениях Петроградского охранного отделения говорилось, что «прогрессисты» «Ефремов, Коновалов, Ржевский прямо заявляют, что в настоящих условиях беречь как угодно Государственную Думу значит компрометировать её и что с кабинетом князя Голицына не может быть ни принципиальных, ни деловых сношений. 14 февраля Государственная Дума должна собраться и сразу же выставить чисто ультимативные требования к Правительству и впредь до удовлетворения этих требований не возобновлять своих занятий. По мнению прогрессистов, такая тактика поддерживается и настроением широких кругов общества в России, и в случае разгона Государственной Думы население не только не осудит депутатов, но вполне активно поддержит их»[432].

Однако Керенского такое развитие событий не могло устроить по следующим соображениям: во-первых, «думская забастовка» не означала полного уничтожения монархии, к чему стремился Керенский;