брата Антона Жеглова, стала сама Элина. История убийства была довольно мутной и противоречивой. Ребята собрались выпить в тёплой и тесной компании однокурсников — студентов театрального ВУЗа. Принято было решение ехать отрываться в немаленьком особняке приятеля Элины — Антона. Все в компании были знакомы, из посторонних был лишь сводный брат Антона — Станислав. Его никто не звал, но он никого и не спрашивал. Он был сыном матери Антона от первого брака. Его поведение описанию не поддавалось: парень был трижды судим. Два раз его с трудом вытащил из тюрьмы отчим, третий раз отвертеться и выйти хотя бы на условный срок, у него не вышло. Отсидел два года за торговлю наркотиками. Особняком отчима он пользовался, как своим собственным. Вот и в этот раз, он заявился в самый разгар веселья и втесался в компанию, несмотря на возражения брата. Что конкретно там произошло, никто так и не узнал. По материалам дела, практически все, кто принимал участие в попойке, либо уехали домой, либо разбрелись по многочисленным пустым комнатам. Благо, родители Антона отправились отдыхать на Сицилию, и пустых комнат в доме было предостаточно. В гостиной оставались только сам Антон, его брат Станислав и Элина. Впоследствии показания Элины и Антона сходились только в одном: Стас начал приставать к девушке с совершенно недвусмысленными намёками. Короче говоря, одуревший от водки и собственной безнаказанности подонок пытался изнасиловать девушку, несмотря на присутствие брата. Далее следствие зашло в тупик. Кто и как сделал роковой выстрел из пистолета? Как пистолет отца Антона попал в руки то ли его, то ли его подруги? Ни один из подозреваемых — ни Антон, ни Элина — не отвечали на вопросы. До момента «стал приставать» они оба говорили охотно и подробно, всё последующее начисто вымело из их памяти — что у одного, что у другого. Далее в дело вступили адвокаты, и быстро выяснилось, что юридическая поддержка известного оперного певца Эммануила Бершадского отрабатывает свои гонорары честнее, нежели юристы коммерсанта Игоря Жеглова — отца Антона. Парень получил пять лет лишения свободы за непредумышленное убийство, хотя, по-хорошему, он мог отделаться условным сроком, учитывая обстоятельства, при которых произошло убийство, а также личность погибшего. Если бы юристы смогли договориться между собой, они бы постарались подвести под статью девушку, но это была бы совершенно другая статья: превышение необходимой самообороны, повлекшее… и так далее. Но судимость, даже условная, могла означать для Элины Бершадской дальнейшие сложности в карьере. Адвокаты не договорились, и Антон, продолжавший молчать и на следствии, и на суде, взбесив судью, отправился в тюрьму. Три месяца он провёл в ожидании пересылки, а потом распустил присланный матерью шарф и смастерил удавочку. Сам он сделал это или ему помогли — даже разбираться не стали, хотя предсмертной записки не нашли. Два месяца назад Антона похоронили. Девушка горевала недолго. После суда она продолжила вести привычный ей образ жизни. Никаких угроз в её адрес не поступало. Та, которая пришла сегодня ночью по электронной почте — не в счёт. Она была отправлена уже после смерти девушки. Даже, если её смерть не случайна, письмо адресовано не ей, а, скорее всего, следствию. Оно просто объясняет причину, по которой получатель письма должен умереть. Какой смысл отправлять письмо, если твёрдо знаешь, что абонент уже мёртв? Только, если ты не знаешь, что он мёртв… Или знаешь, но тебе нравится играть в эту игру. Кошки-мышки со следователями. Пощекотать нервишки ленивым ментам? Ну-ну!.. Давай поиграем в твою игру. Тебе не выиграть! Доводилось выкручивать и не такие дела. Я уверен, что рано или поздно мы вычислим этого клоуна и посмеёмся вместе. Сейчас пока этот упырь смеётся в одиночку. Или, всё-таки, не в одиночку? Чёрт! Трупов всё больше, а расследование топчется на том же самом месте, на котором было сразу после убийства Куприянова.

Стоп! Меня вдруг осенило. Я ведь даже не поинтересовался у Димы-компьютерщика, были ли входящие на адрес киллера. Вот это промашка! Я высадил полностью обессиленного Бершадского у подъезда, в очередной раз пообещал себе подать рапорт на увольнение после окончания дела и ещё раз связался с Димой. Видимо, у него был свой, особый график работы, потому что трубку он вообще не взял. Если в четыре утра он интересовался у меня, не сплю ли я ещё, то можно ожидать, что время его бодрствования сильно смещено в сторону ночи. Ладно, до сих пор не узнал, пару часов подожду.

Я направлялся в Горскую к инспекторам ГИБДД. По утреннему городу, уже начавшему просыпаться, ехать туда минут сорок. Я выехал за лахтинский пост, встал на обочине в надежде вздремнуть хотя бы двадцать минут, как Штирлиц. В голове вертелись события последних дней. Вся эта чехарда мыслей начиналась с убийства на Таврической и заканчивалась непонятной смертью в Тарховке. Потом всё начиналось сначала. Поездка в Воронежскую область отошла на задний план. Казалось, и не было никогда уверенности, что я на правильном пути. Но сейчас этой уверенности, да какое там уверенности! — даже мысли не было о том, что расследование всех этих убийств движется в нужном направлении. Даже если сейчас окажется, что смерть Элины — это несчастный случай, в чём лично я очень сильно сомневаюсь, всё остальное уже как снежный ком намоталось друг на друга, давит, душит… И ещё письма эти…

Я ещё раз набрал номер Димы. Опять тишина. Позвонил Сашке. Он ответил далеко не сразу, ужасающе сонным голосом. Почти десять минут я пытался втолковать напарнику, какое отношение авария на Приморском шоссе имеет к нашему делу. Сашка то ли не проспался, то ли не проснулся. Слушал меня без малейшего интереса, невпопад задавал вопросы и угукал. В конце концов, мне это надоело, я велел ему продолжить поиски «доброго дяденьки», усыновившего, вернее, удочерившего Женю Маслову. Больше от него нельзя было добиться сейчас, похоже, ничего. Всё! С посиделками покончено! У меня уже здоровья не хватает, у Сашки его никогда особо и не было. Пока рассудок отдыхает, дела копятся. А это никуда не годится. Я, конечно, благосклонно отношусь к поговорке: «Но, если веселье работе мешает, то ну её на фиг — такую работу!», тем не менее, не вижу пока возможности развлекаться, бухать и прохлаждаться в тени любимого кафе. С нами ведут игру. Чем дальше, тем больше я в этом убеждаюсь. Нас не водят за нос, не пускают пыль в глаза. Нет, преступник более затейлив. Он прячет только свои отпечатки. При этом, он не стесняется использовать одни и те же пули, одно и то же оружие. Не смущаясь, отправляет с одного и того же адреса письма с угрозами…