— О! Баня — это такая вещь! Хотите попариться? Можно устроить.

Михаил Абрамович Гербер может устроить решительно все. Даже и собственную судьбу он, южный человек, устроил самым необыкновенным, казалось бы, образом: бо́льшую часть жизни купается, как снегирь, в снегу, от чего становится все румяней. Снег на плато Расвумчорр, я видел, не то что по уши, а в три человеческих роста...

Что касается Алексея Васильевича Бобрышева — он здешний, хибинский. Тут родился, учился в ремесленном училище, первые свои горные лыжи сделал сам, обил жестью, содранной с продуктового ящика, принесенного с магазинной свалки. Он невелик ростом, голосом тих. Чтобы представить стиль, методы нынешней Снежной службы, а также профессиональный язык хибинских лавинщиков, я процитирую начальные абзацы статьи Алексея Бобрышева из сборника, выпущенного Гидрометеоиздатом в 1975 году, «Исследование снега и лавин в Хибинах». Большинство авторов сборника — сотрудники ЦПЗ: Борис Беленький, Борис Ржевский, Михаил Клементьев, Владимир Самойлов, Николай Нечаев.

Так вот, статья Бобрышева «Устройство и назначение снежного интроскопа»: «Изменчивость снежного покрова во времени и пространстве особенно значительна в горных районах с развитой метелевой деятельностью. Это обстоятельство является серьезным препятствием при попытке увязать изменения структуры и физико-механических характеристик снежного покрова с возникновением лавин... Результаты наблюдений снежной толщи существенно влияют на принятие конкретных оперативных решений... Поэтому улучшение качества работ — задача первостепенной важности. Один из возможных вариантов такого улучшения можно свести к получению массовых материалов по состоянию и стратификации структуры снежного поля, залегающего в зонах зарождения лавин. Большее число точек зондирования поможет полнее учесть тенденции развития процесса массообмена на основе статистического подхода к данным, выявить характер неоднородности структурных и текстурных полей, определить степень неустойчивости снежных пластов. Это пока единственный для практики способ оценивать вероятность возникновения лавин сублимационного диафтореза...»

Проще говоря, речь в статье идет о приборе, изобретенном в ЦПЗ и применяемом на практике — снежном интроскопе. Прибор включает в себя оптическое, механическое устройство, систему освещения, фото- и телекамеры. Он позволяет без бурения, без извлечения снежного керна и дополнительных лабораторных исследований получать оперативную информацию о физико-механическом состоянии снежной толщи, столь нужную для прогнозирования лавин.

Вообще сборник «Исследование снега и лавин в Хибинах» — это свод научных открытий, сопряженных с практической деятельностью хибинских лавинщиков. Здесь и численные методы прогноза, и математическая статистика, и аэросиноптический анализ, и многое другое. Именно так и представлял себе будущее Снежной службы ее основатель Илья Зеленой, ставя во главу угла науку, понимая звание лавинщика как синоним ученого.

О чем бы ни писали авторы сборника «Исследование снега и лавин в Хибинах», библиографический список в конце каждой статьи обязательно начинается с трудов В. Н. Аккуратова. Перелистываешь сборник и диву даешься: как много успел Аккуратов, сколь глубоки, основательны его познания, сколь широк научный кругозор. Нынче Аккуратов — целая академия по хибинскому снегу.

Я спросил у Бобрышева об Аккуратове: где он, что?

— Василий Никанорович защитил кандидатскую диссертацию, работает на географической станции МГУ в поселке Юкспориок. Хотите, я ему позвоню?

— Хочу, конечно.

Бобрышев набрал номер, поздоровался с Аккуратовым, передал мне трубку. Издалека до меня донесся глуховатый голос «снежного человека из Хибин».

— Помните, Василий Никанорович, пятнадцать лет назад?..

— Как же, помню... Неужели пятнадцать? Как вчера…

— Сегодня надо немножко пострелять, — сказал Алексей Васильевич Бобрышев. — Трассу скоростного спуска мы пока закрыли: после бурана образовались карнизы. Постреляем — и откроем.

Кировск наводнили горнолыжники, у лавинщиков прибавилось забот. Опытных, осмотрительных, дисциплинированных, знающих толк в снежном покрове лыжников не много, гораздо больше самонадеянных, беспечных, неумелых, неорганизованных.

В книге «Охотники за лавинами» Монтгомери Отуотер так размышляет по поводу растущего год от году в обоих полушариях увлечения горно-лыжным спортом: «Многие люди по-разному пытались объяснить, что так привлекательно в катании на лыжах, — радостное настроение, охватывающее вас благодаря морозу, солнцу и снегу, или наслаждение одиночеством среди сверкающих горных вершин. Я предлагаю свое объяснение. В человеке живет врожденное стремление скользить — по чему угодно, начиная с вымерзшего пруда и кончая натертым паркетом... Открытие того, что лыжи, снег и горный склон создают наилучшую комбинацию для скольжения, явилось первым из тех важнейших событий, которые способствовали превращению катания на лыжах в спорт. Вторым было изобретение канатной дороги и подъемников... Событиями номер три и четыре было появление лыж фирмы «Хед» и эластичных брюк...»

Миномет выкатили на огневую позицию, неподалеку от большого хибинского трамплина — миномет времен войны, выпуска сорок третьего года. Прежде чем приступить к стрельбе, разослали на прилежащие склоны гор патрульных, выставили заслоны, дорогу перекрыл милицейский пикет. Но каким-то непонятным образом лыжники просачивались сквозь заслоны и пикеты, добирались до самой огневой позиции; будучи остановлены, удивлялись: «Что, кататься нельзя? Почему?»

Лыжники, приехавшие в Хибины, главным образом из Москвы, чтобы кататься, кататься, кататься, возмущались запретом, но вид миномета, нацеленного на гору, тотчас лишал их дара речи...

Командовал минометом мастер ЦПЗ, все его величали Петровичем. Они установил — по журналу — прицел: все лавинные очаги пристреляны. Ему подали мину — двухпудовую рыбину. Однако мина не пошла в казенник ствола, смазка на ней заскорузла настолько — с сорок третьего года, — что пришлось ее соскабливать ножом, шкерить. Напоследок Петрович огладил мину голыми руками, дослал ее в ствол, замкнул казенник, поднял жерло миномета к небу, проверил прицел... Начальник цеха скомандовал, или, вернее, произнес, в изъявительном наклонении, без нажима: «Огонь». Заместитель начальника цеха дублировал команду: «Выстрел!» Все зажали уши. Петрович дернул шнурок. Ухнул выстрел. Мина пошла ввысь с тем же звуком, что реактивный самолет на форсаже. У самого гребня горы вырос кустик взрыва. Через несколько секунд к нам возвратился звук, сдвоенный эхом. На склоне обозначился след маленькой, неразвившейся лавины, нечто вроде подтека.

Двадцать пять мин положил Петрович в ряд под самый гребень горы. Большой лавины так и не получилось, однако карнизы обрушились, упали.

— Теперь можно кататься, — сказал Бобрышев.

Миномет зачехлили, ящики от мин сложили в кузов «Урала» и поехали вниз. Стая лыжников потянулась кверху.

Василий Иванович Киров довез меня до повертки в поселок Юкспориок и сказал:

— Передайте привет Василию Никаноровичу.

Я сошел с асфальта в глубокую, по пояс, пробитую в снегу бульдозером траншею-колею, по ней добрался до небольшого домика географической станции у подошвы горы Юкспор, освещенной солнцем, белой, голубой. В кабинете Аккуратова, как и пятнадцать лет