– Вот и наследство, дорогая, – хохотнула старая дама. – Ты передашь это старшей дочери! – Она ущипнула белое плечико Мэй, глядя, как щеки женщины заливает краска. – Ну-ну, что я такого сказала, что ты так покраснела? Может быть, дочери не планируются, а в перспективе только мальчики, а? Господи, поглядите только на ее румянец! Что, и этого уже сказать нельзя? Слава тебе господи, после того, как мои дети уговорили меня на всех этих богов и богинь на потолке, я всегда повторяю, что теперь меня ничто вокруг не может шокировать.

Арчер рассмеялся, и, красная как рак, Мэй, вслед за ним тоже рассмеялась.

– Ну а теперь, дорогие мои, расскажите мне все о празднике, ведь от этой глупышки Медоры толкового слова ждать мне не приходится, – продолжала прародительница, на что Мэй откликнулась: «Кузина Медора? Я думала, она в Портсмут возвратится», на что бабка спокойно возразила: «И возвратится. Но сначала ей придется заехать ко мне и забрать с собой Эллен. Ах, так ты не знала, что Эллен приехала погостить у меня денек? Такая глупость, что она отказалась все лето здесь провести, но я еще полвека назад зареклась спорить с молодежью! Эллен! Эллен! – крикнула она своим пронзительным старческим голосом и сделала попытку наклониться, чтобы видно было лужайку за верандой.

Ответа не последовало, и миссис Мингот нетерпеливо постучала палкой по вощеному полу. Явившаяся на зов служанка-мулатка в тюрбане доложила хозяйке, что видела, как «мисс Эллен» идет по тропинке, направляясь к берегу, и миссис Мингот повернулась к Арчеру:

– Будь хорошим внуком, сбегай за ней. Эта красотка мне и расскажет все, как было на празднике, – сказала она, и Арчер поднялся, действуя безотчетно, как во сне.

За полтора года, что они не виделись с мадам Оленска, он не раз слышал о ней и даже знал об основных событиях ее жизни за это время. Он знал, что прошлое лето она провела в Ньюпорте, где, кажется, вела жизнь вполне светскую, но осенью внезапно сдала «отличный дом», который с таким старанием подыскал ей Бофорт, и решила обосноваться в Вашингтоне. Там зимой она (как он слышал, ибо жизнь хорошеньких женщин в Вашингтоне всегда на виду и обрастает слухами) блистала в «избранном обществе дипломатов», что должно было компенсировать ей недостатки ее официального статуса. Он слушал все эти рассказы, слушал самые разноречивые толки, касавшиеся ее внешности, манеры говорить, ее взглядов, выбора друзей, слушал отстраненно, как слушают воспоминания о ком-то давно умершем. Так было до того, как Медора вдруг произнесла ее имя на состязании, после чего Эллен вновь для него ожила. Глупая болтовня маркизы воскресила в его памяти огонь в камине в гостиной и стук колес экипажа на пустынной улице. Ему вспомнилась прочитанная некогда история о крестьянских детях из Тосканы, жегших солому в пещере, отчего среди испещренных красками стен им явились древние безмолвные тени.

Тропинка шла под откос, спускаясь с холма, на котором был расположен дом, и дальше выходила к аллее, тянувшейся по побережью между рядами плакучих ив. Сквозь листву Арчер различал сиявший на солнце Лайм-Рок с его снежно-белой башней и домик, где провела свои последние годы окруженная почетом героическая смотрительница маяка Ида Льюис. Дальше шли плоские равнины и уродливые трубы административных зданий Гоут-Айленда, а залив устремлял свои сверкавшие золотом воды к северу, к поросшему дубами острову Пруденс и мерцавшим в закатной дымке берегам Конаникута.

Сбоку от ивовой аллеи виднелся выступ причала с похожей на пагоду беседкой у самого его края, и в этой пагоде, облокотившись на перекладину и спиной к берегу, стояла женщина. При виде ее Арчер замер, словно пробудившись ото сна. Это видение из прошлого было сном, в то время как в доме на холме на берегу его ожидала реальность; там возле дверей ездил по кругу экипаж миссис Уэлланд, там внутри, под потолком, изукрашенным изображениями бесстыдных олимпийцев, сидела Мэй с ее тайными надеждами и упованиями, там, в дальнем конце Бельвю-авеню была вилла Уэлландов, и мистер Уэлланд, уже одетый к обеду и с часами в руке мерил шагами гостиную с нетерпением желудочного больного, ибо дом Уэлландов был из тех домов, где каждому известно, в какой точно час должно происходить то или иное.

«Что же я такое? Зять и только?» – думал Арчер.

Фигура на причале не двигалась. Долгую минуту молодой человек стоял в отдалении, не спускаясь на причал и глядя, как воды залива бороздят парусники, яхты, рыбацкие лодки и как шумные буксиры тащат черную, груженную углем баржу. Дама в беседке тоже казалась завороженной открывавшейся картиной. За серыми бастионами форта Адамс длинные лучи заходящего солнца рассыпались на тысячи ярких огней, и один из них зажег закатным сиянием парус судна, шедшего узким каналом между Лайм-Роком и берегом. Глядя на эту картину, Арчер вспоминал сцену из спектакля, когда Монтегю подносил к губам и целовал ленту Ады Диас, в то время как она даже не подозревала о его присутствии в комнате.

«Она не чувствует… она не догадывается. Интересно, почувствовал бы я, если б она, подойдя, стояла у меня за спиной? – спрашивал он себя. – Если она не оглянется, пока судно не минует маяк Лайм-Рока, я вернусь в дом».

Судно медленно рассекало волны. Оно прошло мимо Лайм-Рока, миновало домик Иды Льюис и башню, в которой горел огонь маяка. Арчер подождал, пока между последним рифом острова и кормой судна не образовалась широкая полоса сверкающей водной глади, но фигура в беседке так и не оглянулась.

И он стал взбираться вверх на береговой откос.

– Жаль, что ты не нашел Эллен, мне хотелось бы ее повидать, – сказала Мэй, когда в сумерках они ехали в экипаже. – Но, наверно, ей это было бы безразлично – она словно переменилась.

– Переменилась? – эхом откликнулся муж ровным голосом, не отводя взгляда от прядавших ушами пони.

– Да, равнодушна к друзьям, хочу я сказать, оставила Нью-Йорк и свой дом и проводит время в такой странной компании. Воображаю, как ужасно неловко чувствует она себя у этих Бленкеров! Она говорит, что делает это, оберегая Медору от безрассудств, чтобы предотвратить ее замужество за кем-нибудь из этих ужасных людей. Но иногда мне кажется, что с нами ей попросту скучно.

Арчер не ответил, и она сказала с некоторой суровостью, которую до этого он никогда не замечал в ее искренней звонкой речи:

– В конце концов, я начинаю даже думать, не лучше бы ей было оставаться с мужем.

Арчер расхохотался

– Святая простота! – воскликнул он и, когда она повернулась к нему, нахмуренная и озадаченная, и добавил: – Не замечал за тобой раньше такой жестокости!

– Жестокости?

– Ну…