– Я думал, что раз это ваш главный город, значит, и умственная жизнь там должна быть насыщеннее, ведь правда же? – заметил он и, словно испугавшись, что может показаться собеседнику чересчур настойчивым в своих домогательствах, добавил: – Конечно, к внезапным предложениям надо относиться осторожно, и не столько даже ради себя, сколько ради других. Я ведь, правду сказать, и не жду немедленного успеха. – И, поднявшись, без видимой тени недовольства сказал: – Но миссис Карфри может решить, что я утащил вас к себе наверх.

На обратном пути Арчер все еще мыслями был с мсье Ривьером. Этот час, проведенный в обществе француза, казалось, наполнил его легкие новым, свежим воздухом, и первым его побуждением было завтра же пригласить мсье Ривьера к ним на обед, но он уже начал понимать, по какой причине женатые мужчины не всегда и не сразу действуют по первому побуждению.

– Этот молодой учитель – интересный парень, мы с ним замечательно побеседовали после обеда, поговорили о книгах и тому подобное, – бросил он пробный шар, едучи в экипаже.

Мэй сбросила с себя очередное дремотное молчание, одно из тех ее состояний, которые могли означать очень многое, но ключа к разгадке которых он после шести месяцев брака еще не нашел.

– Это ты про маленького француза? Но он ведь так ужасно банален! – холодно возразила она, и он догадался, что втайне она досадует и разочарована этим лондонским званым обедом, обернувшимся для нее беседой со священником и учителем французского языка. Разочарование ее было вызвано не тем, что обычно зовется снобизмом, но исконным нью-йоркским страхом, что достоинству твоему на чужбине может быть нанесен урон. Если б родителям Мэй случилось принимать Карфри на Пятой авеню, они б, уж конечно, предоставили им общество пошикарнее, чем какого-то пастора и школьного учителя.

Но нервы Арчера были на взводе, и он набросился на нее:

– Банален… банален где? – вопросил он, и она ответила с необычайной находчивостью:

– Да где угодно, кроме как, может быть, в классе? Такие, как он, в обществе всегда выглядят неуклюжими. Но, впрочем, – добавила она с обезоруживающей прямотой, – наверно, я могла и не понять, как он умен, и не оценить этого.

Арчеру не понравились ее рассуждения об «уме» почти так же, как и рассуждения о «банальности»: но он стал подмечать, что слишком многое в ней начинает ему не нравиться, и тенденция эта его пугала. В конце концов, разве что-то изменилось, разве взгляды ее не те же, что были и раньше? Это взгляды людей, среди которых он вырос; он порицал их, но мирился с ними, как с необходимостью. Ранее, несколько месяцев назад, ему никогда не встречалась «приличная» женщина, чьи взгляды на жизнь были бы иными, а ведь жену надо брать из женщин «приличных».

– А-а, ну тогда я и не стану звать его на обед, – заключил он со смехом, который подхватила и Мэй, изумленно воскликнув:

– Господи… пригласить учителя Карфри!

– Ну не вместе с Карфри, если так тебе кажется лучше. Мне просто надо с ним еще раз поговорить. Он ищет работу в Нью-Йорке.

Изумление ее еще выросло, как и неодобрение: он чувствовал, что она подозревает в таком желании налет какой-то «иностранщины».

– Работу в Нью-Йорке? Какую работу? У нас не держат французских учителей! Чем он хочет заниматься?

– Наслаждаться умными беседами, как я понимаю, – ехидно заметил Арчер, и жена понимающе рассмеялась:

– Ньюленд, как смешно! И как это по-французски!

Вообще говоря, он был даже рад, что ее отказ воспринимать всерьез его желание принять у себя мсье Ривьера поставил в этом вопросе точку. Второй разговор с ним неизбежно вылился бы в обсуждение его переезда в Нью-Йорк, а чем больше Арчер над этим размышлял, тем хуже вписывался мсье Ривьер в картину Нью-Йорка, каким он его знал.

Леденящей вспышкой внезапного прозрения ему представилась череда проблем, вот так же решаемых для него и в будущем, но когда он вылез из экипажа, расплатился с извозчиком и проследовал за длинным шлейфом жены в дом, он обрел утешение в расхожей банальности, утверждавшей, что первые шесть месяцев брака – самые трудные. «А после, – думал он, – мы уж как-нибудь сумеем сгладить острые углы и приспособиться друг к другу».

Однако беда была в том, что Мэй пыталась сгладить именно те углы, остроту которых он желал бы сохранить.

Глава 21

К широкому, сверкающему на солнце морю сбегала узкая полоса ярко-зеленого газона. Окаймляли газон багровые цветы герани и колеуса, а по бокам тропинки, вьющейся к морю, на строго отмеренном друг от друга расстоянии высились шоколадного цвета чугунные вазы, из которых свешивались ветви плюща и петуний.

На полпути между обрывом и квадратом деревянного дома (также выкрашенного в шоколадный цвет, но с жестяной крышей и навесом веранды в желто-коричневую полоску) перед зарослями кустарника были расположены две большие мишени. На противоположной стороне газона, напротив мишеней, был раскинут шатер со скамейками и садовыми стульями внутри. Общество, состоявшее из нескольких дам в легких платьях и джентльменов в серых фраках и цилиндрах, толпилось на газоне либо располагалось на скамьях, и время от времени та или иная изящная девушка в накрахмаленном муслиновом платье выходила из шатра с луком в руках, спеша послать свою стрелу в цель, в то время как зрители прерывали беседу, чтобы оценить результат.

Ньюленд Арчер, стоя на веранде, с любопытством следил за происходящим. По бокам сиявших чистотой крашеных ступеней веранды стояли синие фарфоровые вазы на ярко-желтых фарфоровых подставках. Обе вазы были заполнены какими-то колючими растениями, а внизу под верандой шел бордюр из голубых гортензий, также окаймленных красными геранями. За его спиной в балконных дверях, через которые он вышел, между кружевными гардинами проглядывало зеркало паркета с островками ситцевых пуфиков, маленьких креслиц и столиков под бархатными скатертями с серебряными безделушками на них.

Ньюпортский стрелковый клуб в августе всегда собирался у Бофортов. Спортивные увлечения, где фаворитом некогда был исключительно крокет, одно время склонились в пользу лаун-тенниса, но так как для светских раутов его все же считали игрой грубой и неэлегантной, а стрельба из лука по-прежнему давала возможность продемонстрировать красивые наряды и изящные манеры, место лаун-тенниса прочно заняла стрельба из лука. Арчер глядел на знакомую картину и только диву давался. Его поражало, как может жизнь течь неизменно, когда его восприятие так изменилось. Ньюпорт впервые открыл ему масштаб произошедших перемен. Возвратившись прошлой зимой в Нью-Йорк после того, как они с Мэй поселились в новеньком зелено-желтом доме с эркером и холлом в помпейском стиле, он с облегчением погрузился в привычную офисную рутину, и возобновление прежних занятий стало как бы необходимой связью между тем, каким он стал, и