Дверь во дворике была всего одна. Старая, обтрепанная и облезлая.

Мы подошли к ней и постучались, замок задребезжал, и дверь, распахнувшись, пронзительно скрипнула. Фин толкнул ее, и мы ступили внутрь, оказавшись в обветшалой гостиной, пропахшей застарелым табаком.

Кругом стояли густые потемки. Окно под потолком пропускало самую малость света, но и тот лишь подчеркивал темноту. Глаз не сразу привык.

Пузырившиеся от сырости стены были выкрашены в темно-синий. Жидковатым слоем. Продавленный коричневый диван был вплотную придвинут к дальней стене. Рядом – два плетеных садовых кресла, а на столе под окном – заляпанная электрическая плитка. Приставленный к соседней стене журнальный столик был весь завален рамками со студийными фотографиями. Девчушка рядом с красивой женщиной, хрупкой блондинкой, запечатленные под вечер, в праздничных платьях, по разным фотостудиям. Не похоже на семейные фотографии. Скорее на вырезки из модных журналов.

Помимо входной, в комнате была всего одна дверь, невысокая и настежь распахнутая. За дверью виднелись изножье накрытой простыней кровати с одеялом без пододеяльника и завалы отсырелых картонных коробок у дальней стены.

Из сумрака спальни раздался хриплый женский голос, жалобно пробормотавший:

– Фабрис? Non ancora!

Я отозвалась:

– Извините?

Из темноты, пришаркивая, вышла Джулия Паркер и встала в проеме. Ей было пятьдесят, но с виду – древняя старуха. С фотографий смотрела красивая женщина, а настоящая вся ссохлась. Нос запал, кожа одрябла. Она была высокого роста, худая как спичка, кожа да кости – не считая вдовьего горба. На ней была длинная сорочка поверх синих треников и аляповатые салатовые кроксы на розовые носки: как будто какая-нибудь сиделка вырядила ее всем на потеху. Она бы просто утонула в платье 42-го размера.

– Chi diavolo sei? Chi vuoi? – Она смерила взглядом меня, потом Фина.

– Джулия Паркер?

– Si.

– Вы говорите по-английски?

– Да.

– Можем мы задать пару вопросов о Виолетте?

Она склонила голову вперед и глянула на нас сверху вниз.

– Вы что, фанаты Даны?

– Нет. Ну, отчасти. Я знала Леона.

Она смерила меня взглядом.

– Когда это?

– Лет девять назад. Я только пару дней назад услышала, что он погиб.

– Хм. Вы были «друзьями» как приятелями или прямо друзьями-друзьями? – Она говорила на английском лондонских элит, с едва заметным итальянским акцентом, но голос у нее был роскошный. Протяжный, с хрипотцой, местами отрывистый. Я так и видела ее молодой и циничной, с налетом очаровательной меланхолии, свойственной только самым прекрасным девушкам.

– Приятелями в прямом смысле этого слова. Мы недолго общались. Я работала в одном отеле в Шотландии. А он туда приехал с девушкой, сущей мегерой. Он выходил на улицу, и мы пересекались у мусорных баков выкурить сигаретку и поболтать. Думаю, ему было до смерти скучно.

Она все еще сомневалась.

– Как ее звали?

– Лилли Харкен.

– Ах, Лилли, – Джулия прошаркала до дивана и села. – Терпеть не могла эту стерву. Такая зануда.

– Леон бросил ее там одну. Она просто рвала и метала. Меня заставили собрать ее чемоданы, и я плюнула ей в крем от La Mer.

Джулия расхохоталась – от души, злорадным смехом. Она изобразила, как намазывает на лицо испорченный слюной крем, и опять расхохоталась, закашлялась, поперхнулась и вся прямо побагровела. Мы с Фином оба слегка переполошились и было шагнули к ней, но та откашлялась и отмахнулась от нас, мол, садитесь, садитесь.

И мы уселись на плетеные кресла. Наконец она перевела дыхание, прикурила сигарету и с улыбкой глянула на меня.

– Чего вы хотите?

– У нас есть пара вопросов. Вы были с Виолеттой и Леоном в Сен-Мартене в день крушения Даны?

– Нет. Я была тут. Полиции пришлось звонить моему другу, чтобы тот пришел мне рассказать. Я не люблю телефоны.

Фин спросил:

– Могу я записать разговор?

На Фина она даже не смотрела, говорила только со мной, и теперь безразлично повела плечом:

– Пожалуйста.

Фин достал телефон и прицепил микрофончик.

– Джулия, люди говорят, что Леон убил себя и детей. Я в это не верю.

Она махнула изможденной рукой.

– Почему это, милочка? Откуда вам знать, что может сделать тот или иной человек?

Она меня слегка обескуражила. Я надеялась найти в ней союзника.

– В общем, мы сейчас рассматриваем другую версию произошедшего. Когда вам пришел из отеля багаж Виолетты, было ли там платье сорок второго размера?

– О, это не ее багаж.

– Не ее багаж?

– Они отправили его сюда. Сама не знаю. У Виолетты таких вещей не было. Они… отель прислал чужую сумку. Одежда не того размера, все не то, слишком велико. Дорогущий шампунь, чужое нижнее белье, все чужое. Я бы связалась с владельцем сумки, но там ни пометок, ничего не было. А в багаже – так странно – все ярлычки с одежды срезаны, и вообще. Странно. – Пока она говорила, я все время поглядывала на микрофончик, и она это заметила. – А все-таки давайте обойдемся без записи.

Фин одарил меня ехидным взглядом. Она бы и не вспомнила про запись, если бы я не привлекла ее внимание к микрофону. Фин выключил его и отложил. Но она уже насторожилась.

– Вот вы, – обратилась она к Фину, – вы не знали Леона. Вас я не знаю. Эти богатые и злые люди, они терпеть не могут… – Тут она осеклась.

Фин сказал:

– Я могу пока выйти, если вам так удобнее.

– Хм, – Джулия кивнула.

– Схожу тогда до магазина. – Еще в дьюти-фри мы позаботились о том, чтобы купить блоки питания и зарядить телефоны, а про табак забыли, и я знала, что ему не терпится закупиться. – Вам что-нибудь нужно?

Она язвительно улыбнулась и обвела рукой комнату.

– Как видите, у меня есть все необходимое.

– Может, сигарет? – предложил Фин.

Джулия прикрыла глаза и почесала шею у груди.

– Вообще, было бы славно. «Пэлл-Мэлл», ментоловые. Их всегда придерживают для меня в лавке Малика за углом.

Она ткнула пальцем в неопределенном направлении.

Фин взял у меня наличные и отворил дверь. Комната на миг наполнилась светом и влажным воздухом, звуками и запахами внешнего мира. Фин вышел и закрыл за собой дверь.

Я разглядывала фотографии на журнальном столике. Тут Джулия еще роскошная женщина, тут Виолетта в детстве, в подростковом возрасте, а тут еще совсем малышка в балетной пачке и с головным убором, стоит в позиции арабеск. На большинстве фотографий была Виолетта.

– Мне очень нравятся ваши штаны, – Джулия смотрела на мои широкие брюки, – в стиле Кэтрин Хепберн.

– Они от Маргарет Хауэлл.

Она узнала бренд и улыбнулась, словно давненько