Это было бы равносильно признанию, что некоторые дарования Бог включил по ошибке и что человеку лучше знать, чем воспользоваться — признанию, которое вывело бы нас на весьма скользкий путь. Если Бог не желал наделять нас каким-то определенным даром, это значит, что Он дал его нам по ошибке или просто из озорства — с чем, я думаю, согласятся очень немногие.

Стало быть, Бог, наделив человека определенными способностями, тем самым возложил на него долг применять их все с наилучшими результатами, не выбирая, что из них ему нравится, а что нет.

Отсюда следует, что Бог намеревался сделать человека равным себе — зачем Ему иначе даровать нам собственный образ? Для других своих созданий Он использовал бесчисленное множество других форм; значит, Бог — если только Он намеренно не использовал ложный образ — возложил на человека обязанность сделаться равным Ему не только по форме, но и по содержанию.

Эта концепция не нова. Многие правители, с древности до наших дней, приходили к такому же заключению, вследствие чего объявляли себя божествами и присваивали себе божественные права. При этом они, будучи законченными индивидуалистами, пользовались своей божественностью лишь для того, чтобы поставить себя выше других людей — и, к несчастью, брали за образец сурового ветхозаветного Бога, что имело самые печальные последствия для их подданных.

Но заблуждались они не во всем. Их ошибка или, если хотите, невежество заключались в отсутствии логики, в неспособности понять, что, раз все люди созданы по образу Божьему, долг и судьба стать равными божеству не могут быть уделом нескольких избранных; они должны в равной мере распределяться на всех имеющих этот образ, то есть на всё человечество.

Мы давно убедились, что человек сильнее всех видов, которые существуют в природе. За последние же века, особенно в наше время, его сила существенно возросла. Уже теперь его власть над природой равна божественной — и кто знает, что еще ждет нас в будущем.

Возможно, в некоторых отношениях мы уже превзошли ожидания Творца: ведь если способность Бога к самоуничтожению в теологии считается спорной, то человек бесспорно обрел способность уничтожить и себя, и свой мир.

Одно лишь это доказывает, что нам пора перестать вести себя, как неразумные дети, запускающие фейерверк в переполненном помещении. То, что всегда было глупостью, теперь стало крайне опасным.

Приобретенные нами знания и средства позволяют нам сконструировать для себя рациональную, психически здоровую форму общества. Мы можем приспосабливать окружающую среду к своим нуждам — и даже, по необходимости, приспосабливать себя к ней. Мы стали способны, если того пожелаем, не разрушать окружающий мир, не конфликтовать с ним, не паразитировать на нем, но жить с ним в гармонии, в симбиозе с природой. Направлять, руководить; не только брать, но и отдавать тоже. Мы достигли стадии, когда можем — и обязаны, если хотим выжить, — отринуть животную беззаботность и самим распорядиться своей судьбой. Если мы побоимся стать богоравными, то просто погибнем.

Цель нашей экспедиции — не побег от реальности, как внушает публике желтая пресса. Не поиски земли лотофагов или Эдема. Даже и не утопия.

Ваша задача — посадить в дивном новом мире маленькое семечко великих намерений и взлелеять его, пока оно не принесет свежих, неиспорченных плодов, которые в свою очередь вскормят общество, свободное от предрассудков, слепой веры, невежественных понятий, освобожденное наконец от жестокости, несчастий и досады на все эти бедствия, терзавшие человечество с незапамятных времен…

Лорд еще долго продолжал в том же духе, с большим количеством сравнений и метафор, которые, по-моему, только запутывали слушателей. Завершил он, однако, вполне понятно:

— Знания и средства для создания здорового общества существуют, и вам предоставляется возможность применить их на практике. Вперед же, и да сопутствует вам удача.

Столь краткому и емкому заключению оставалось только порадоваться, поскольку некоторые из присутствующих затруднялись совместить защиту рационализма с причислением их к божественному началу.

Лорд Ф., впрочем, заплатил немалые деньги за день своего торжества и собирался потратить гораздо больше, поэтому слушали его вежливо, прерывая аплодисментами, вплоть до последней цитаты из Хенли: «Я властелин моей судьбы, я капитан моей души»[19].

Есть цветная фотография нашей группы, снятая перед отплытием на палубе «Сюзанны Дингли». Нас на ней тридцать восемь: у пары человек развились за ночь внезапные недомогания.

На взгляд случайного наблюдателя мы вряд ли выглядим как отцы (и матери) — основатели новой эры. Да и кто бы так выглядел? Очень многие люди кажутся совершенно заурядными, пока не проявят себя. А мы могли бы себя проявить — не все, так хотя бы некоторые…

Доминирует на фотографии, конечно же, миссис Бринкли. Ее дородная фигура и сияющий лик притягивали бы взгляд даже без объемистого саквояжа из японской шотландки. Сразу видно, что Дебора Бринкли, какие бы надежды и идеалы ни руководили всеми другими, точно знает, чего она хочет, а хочет она детей вдобавок к тем, что уже имеются, чтобы растить их на Танакуатуа или в любом другом месте, куда забросит ее судьба. Благодаря этому и присутствию мужа, крепкого работящего фермера, она внушает уверенность больше, чем вся остальная компания.

Алисия Харди, серьезно беседующая с одним из детей Бринкли, облагораживает наше сборище, но можно не сомневаться, что именно Мэрилин Слейт (миссис Слейт) полагает себя центром снимка. В крайне неудобном дорожном костюме, с позой как из модного журнала и широкой улыбкой, она явно назначила себя первой красавицей экспедиции. Рядом с ней светится над яркой рубашкой пухлая ребячья рожица Хораса Таппла, столь же явной души общества. До сих пор не пойму, почему эти двое решили завербоваться к Уолтеру. Хорас, видимо, вскоре задался тем же вопросом, поскольку в Панаме улизнул с корабля и вернулся домой. Просто удивительно, каким умным порой бывает дурак.

Коротышка в переднем ряду, хмуро глядящий в камеру из-под козырька кепки, — это Джо Шаттлшоу, неплохой плотник, хронически злой на весь мир. Рядом его жена Диана, хроническая мужнина нянька. Дженнифер Феллинг, медсестра, напоминает работу Дерена в галерее Матисса. Другая Дженнифер, Дидс, смотрит с безмятежным доверием.

Присутствует, разумеется, и Уолтер Тирри, стоящий чуть в стороне. Лицо его — то ли от долгих подготовительных работ, то ли благодаря световому эффекту — приобрело чеканность, которой я прежде не замечал. Заодно он приобрел начальственный вид и смотрит в камеру с вызовом.

Справа от него инженер, Джейми Макинго. Он улыбается — то ли Уолтеру, то ли собственным мыслям, то ли по случаю съемки.

Камилла Коджент рядом глубоко задумалась и камеры даже не замечает: