Замысел, хотя и амбициозный, по сути своей был прост и даже неоригинален. От прочих идей того же порядка его отличала только возможность перейти от мечты к действительности.

Заключался он в создании свободного, политически независимого общества, где климат жизни будет качественно иным.

«На идеальной чистой доске должны быть написаны только два слова: Знание и Разум, — будто бы заявил лорд. — К сожалению, это трудно осуществить. Прежде всего нужно найти место, свободное от аксиом, предрассудков, традиций — всего, что внедряют в нас, не позволяя нам думать самостоятельно. Всего, что делает нас гражданами существующего мира, а не мира, в котором нам хотелось бы жить. Наша цель — разорвать цепь, которая влачится за нами, ведя через множество поколений к первобытному человеку и еще дальше. Сбросить бремя унаследованных нами архаических знаний.

Большинство мировых конфликтов суть отражение конфликта, происходящего в нас самих. Мы стремимся к прогрессу, но ложные доктрины, суеверия, устаревшие понятия, ошибочные амбиции постоянно нас тормозят. Они встроены в нас; сами мы от них освободиться не в силах, но можем освободить других. Если создать нужные, максимально обеззараженные условия, есть надежда, что через одно-два поколения эти тормоза больше не будут работать».

Далее он распространялся о безопасной гавани, где одаренные люди всех рас и национальностей смогут мыслить и творить, свободные от какого бы то ни было давления — финансового, государственного и прочего. Там возникнет новая культура, порожденная собственным, новым знанием, без темных закоулков, где гнездятся хищные мозгопромывочные призраки иррационального прошлого. В этой новой, свежей атмосфере умы смогут развиваться без помех. Сначала вырастет город, затем просвещенное государство. Мужчины и женщины, признающие, что мир не может больше жить по-прежнему и что со старым мышлением следует, пока не поздно, порвать, обратятся к новому государству с надеждой. Будущие Эйнштейны, Ньютоны, Кюри, Флеминги, Резерфорды, Оппенгеймеры нахлынут туда и сделают его интеллектуальным центром планеты. Нужно ли говорить, что это средоточие разума будет называться в честь Фредерика, первого барона Фоксфилда…

Впрочем, на первых стадиях лорд по разным причинам не связывал свое имя с проектом и предпочитал выдвигать на первый план Уолтера Тирри. Он-то и ознакомил меня с грандиозным планом.

Меня ему представили друзья — из добрых побуждений, как я полагаю. Зная, что я ничем не занят в данный момент — а возможно, и по намеку сестры, обеспокоенной моим состоянием, — они пригласили на обед нас обоих.

Уолтер тогда уже вовсю занимался приготовлениями. Не последней из его забот были поиски кадров — желательно достойных, но в принципе каких бы то ни было. В своих колонках он в общих чертах писал о проекте и приглашал всех заинтересованных лиц с ним связаться, чтобы узнать подробности. Результаты оставляли желать много лучшего. Сейчас это не слишком меня удивляет. Затея явно выглядела не слишком реальной, и я в прежнем своем виде на нее бы тоже не клюнул.

Но после пережитого мной потрясения я, слыша уверенные слова Тирри и чувствуя, что с финансовой стороной у него все в порядке, невольно проникся его энтузиазмом.

Ночью процесс ускорился. Я грезил о Просвещенном Государстве. Подробности, к сожалению, уже стерлись — помню только, что оно представлялось мне в золотом свете, напоенное духом доброй воли, надежды и дружества. Знаю, это очень похоже на русские плакаты об освоении новых земель, но русские вполне могли чувствовать то же самое. Как будто я блуждал в потемках и внезапно увидел перед собой светлый путь. Я дивился прежней слепоте — как своей, так и общей. Ведь это так ясно, так очевидно. Отцепить от себя колючки прежних обыкновений и заложить на новом чистом месте основы нового чистого мира. Можно ли посвятить свою жизнь лучшей цели?

На следующий день я позвонил Уолтеру и договорился о новой встрече. Так началась моя эпопея.

Уолтер познакомил меня, как почетного участника, с лордом Фоксфилдом.

Сильного впечатления тот не производил — хотя нет, это не совсем верно. Он создал себе впечатляющий образ человека уверенного, слегка напыщенного, чуточку вспыльчивого, но надевал его лишь на публике, как деловой костюм. Будучи, так сказать, не на службе, он не стеснялся проявлять — а может быть, и не знал, что проявляет — поразительную наивность. Я так и не привык к этим метаморфозам. Принял он меня в первой своей ипостаси и пронизал оценивающим взглядом — до сих пор не знаю, насколько точно он меня оценил и оценил ли вообще. Но затем, когда мы заговорили непосредственно о Проекте, он сбросил деловую личину и показал себя как настоящий энтузиаст.

— Уолтер уже изложил вам вкратце наш план, мистер Делгрейндж; вы знаете, что сначала на место отправится партия пионеров. Мне представляется крайне важным с самого начала подойти к делу правильно. Неверные взгляды пришлось бы искоренять, и это сильно затруднило бы создание задуманного нами общества. Поэтому я взял на себя труд узнать вас несколько лучше. Мне известно в общих чертах ваше мировоззрение. Известно, что вы видный социальный историк. Я с интересом прочел две ваших книги — они доказывают, что вы хорошо разбираетесь в социальных тенденциях; я нахожу, и Уолтер со мной согласен, что ваши наблюдения, по крайней мере, на ранних стадиях, окажут нам великую помощь как в нахождении оптимальных форм для наших нововведений, так и в направлении общества к этим формам — в отличие от нежелательных, могущих иметь место.

Он продолжал в том же духе довольно долго, и в конце вечера я с немалым смущением понял, что мне поручено составить черновик конституции Просвещенного Государства с тем, чтобы позднее претворить ее в жизнь.

У меня ушло на это несколько месяцев.

Я не стану подробно рассказывать здесь о подготовке пионерской экспедиции, тем более что не занимался этим и мало что знаю. Я слышал, что потенциальные рекруты не спешат откликаться и Уолтер этим разочарован: он, видимо, слишком многого ожидал. Он с удивлением обнаружил, что интеллектуалы, владеющие к тому же практическими навыками, — большая редкость. А после, отказавшись от мысли найти то и другое в одном человеке, он заново удивился тому, что ни интеллектуалы, ни практики опять-таки не откликаются на его воззвания.

Я пытался заинтересовать Проектом своих друзей, но каждый раз терпел неудачу. Сам я был слишком увлечен и не замечал, что они, видя мой энтузиазм, беспокоятся за меня — не замечал, даже когда меня старались отговорить. Набор