Это, думаю, и явилось причиной всего остального.

Примерно за год до встречи с Тирри и начала «безумной авантюры» я попал в дорожную катастрофу.

Мы ехали по шоссе А-272 близ Этчингема: дочь Мэри за рулем, жена рядом с ней, я сзади. Ехали со скоростью тридцать пять миль, и тут нас обогнал грузовик, делавший больше пятидесяти. Когда его задние колеса поравнялись с нами, я успел заметить, что его занесло и что он на нас рушится…

Очнулся я в больнице неделю спустя. Еще через две недели мне сообщили, что жена и Мэри погибли. Я пролежал два месяца и вылечился, как мне казалось, полностью, но все вокруг представлялось мне нереальным, и жизнь утратила всякий смысл. Я оставил свою работу. Теперь я понимаю, что этого делать как раз и не следовало: работа лучше всего помогла бы мне восстановить равновесие, но в ту пору она казалась мне бесполезной, да и сил совсем не было. Я поправлялся в доме сестры под Тонбриджем, бездельничал и плыл по течению.

Такое существование, совершенно для меня непривычное, создает вокруг человека вакуум, который требуется чем-то заполнить — и когда негативное давление достигает критической точки, он заполняется чем попало. Только этим я могу объяснить идеалистический, безрассудный, ни с чем не считающийся энтузиазм, захлестнувший мой здравый смысл. Впервые услышав о проекте лорда Фоксфилда, я решил, что это и будет отныне моей жизненной целью.

Теперь у меня больше не осталось иллюзий, а жаль. Я хотел бы изложить этот проект так, как видел его тогда, но прежняя заманчивая мечта подернулась налетом цинизма. Я смотрю на себя тогдашнего как на лунатика… и все же временами мне кажется, что из этой искры могло бы возгореться яркое пламя, будь судьба к нам не столь сурова.

Идея, переросшая затем в Проект Фоксфилда, зародилась, видимо, одновременно как у лорда, так и у Уолтера Тирри. Первый публично заявляет о своем авторстве; второй в узком кругу говорит, что вдохновителем был именно он. Возможно, эта идея возникла во время их разговора, и они оба начали работать над ней.

Уолтер, архитектор по профессии, больше известен как обозреватель, неустанно исправляющий мир в колонках нескольких еженедельников. В качестве такового он часто высказывает свое мнение по самым разным вопросам. Возможно, есть доля правды в том, что первоначальная мысль пришла в голову ему первому; если кто-то возьмет на себя труд перечитать его корреспонденции за последние несколько лет, в них могут обнаружиться не только зачатки проекта, но и уверенность, что реализовать его, Dei gratia[18], способен не кто иной, как их автор. Хотя форму идея, похоже, обрела лишь после его встречи с лордом.

Ибо от лорда Фоксфилда зависела не одна только форма; только он мог воплотить задуманное, вложить в него деньги и свой общественный вес, нажать на нужные рычаги.

Но зачем ему было все это делать?

Интриги и неблаговидные намерения, приписываемые ему, можно отбросить сразу. Мотив, руководивший им, был крайне несложен: он желал увековечить себя.

Такое желание — не редкость среди пожилых богатых людей. Многие из них, глядя на суммы с большими нулями, в один прекрасный день сознаю́т, что с собой их взять не удастся, и их обуревает стремление обратить нули в нечто осязаемое, желательно с именной табличкой.

Оно обуревало их испокон веков, но в последнее время осуществить его — особенно по части именной таблички — стало не так просто, как во времена былых благодетелей. Вездесущее современное государство норовит даже благотворительные функции взять на себя. Образование стало общедоступным. Бывших бедняков (ныне низкооплачиваемые слои населения) селят в муниципальных домах. Спортивные площадки строят за счет налогоплательщиков. Библиотеки, даже передвижные, финансируются советами графств. Рабочий класс (ныне просто рабочие) предпочитает сверхурочные и телевизор всяческим институтам и клубам.

Можно, конечно, учредить пару университетских колледжей, но это не всем подходит. Во-первых, если бы в таком колледже чувствовалась нужда, его бы давно уже учредили; во-вторых, никто не застрахован от того же правительственного вмешательства. Министерство образования может в мгновение ока превратить обитель чистого знания в очередной техникум. Возможности увековечить себя путем добрых дел сократились до такой степени, что лорд Фоксфилд два года подыскивал благотворительный проект, которому не грозила бы опасность быть перехваченным одним из министерств, советов, корпораций, институтов и обществ.

Для его секретаря это был напряженный период. Пошли слухи, что его милость дозрел для вложения средств, и ему требовалась надежная защита от прожектеров. Лишь очень здравые или одобренные солидными организациями идеи могли пробиться через все преграды к персоне самого лорда — и лишь очень немногие из пробившихся вызывали у него интерес.

«Я начинаю понимать, — будто бы говорил он, — что в современном мире доброй воли хоть отбавляй, но выражается она очень странно. Люди испытывают весьма сильное чувство долга по отношению к предкам; больше чем в девяноста процентах полученных мной писем предлагается сохранить что-то ради самого сохранения. Само по себе это хорошо, но их долг по отношению к потомкам состоит, похоже, исключительно в сохранении прошлого. По отношению к животным мера тоже не соблюдается. Я не удивлюсь, если завтра кто-нибудь внесет вполне гуманное предложение восстановить на дорогах водопойные колоды для лошадей».

Думается, однако, что немалым препятствием для достижения цели служило тщеславие самого благодетеля. Лорд Фоксфилд был заядлым индивидуалистом. На протяжении всей своей жизни он применял собственные способности так, как сам считал нужным, и делал это столь успешно, что не желал связывать свое имя с традиционной благотворительностью. Иногда он даже указывал, что мероприятиям, осуществляемым анонимно или под эгидой разных организаций, недостает характера и веса таких имен, как Карнеги, Пибоди, Форд, Наффилд, Нобель, Гюльбенкян. Вдохновляемый примером вышеназванных филантропов, он искал способ исправить — притом так, чтобы это заметили все и каждый — какую-нибудь неизведанную доселе область несчастий человечества.

Никто не знает, как состоялось его знакомство с Уолтером Тирри. Возможно, инициатива принадлежала ему. Уолтер постоянно вел газетную вендетту с другими журналистами по поводу тех или иных социальных проблем; эти дебаты могли привлечь внимание его милости, и он договорился с Тирри о встрече. В списке соискателей финансовой помощи Уолтер, во всяком случае, как будто не числился. Идея, как я уже говорил, скорее всего зародилась во время их разговора, объединила их и переросла в Проект.

С этого времени все другие претенденты утратили шанс попользоваться