И я этому верю. В смысле, я с ней вживую никогда не встречалась, но похоже, что она очень ранимая. Поэтому я никогда на него сильно не давила. – Ее лицо стало суровым, и она устремила взгляд в кофейную чашку, которую держала двумя руками. – Если бы я знала… – начала она.

– Если бы знали, тогда что? – Эльма испытующе посмотрела на Бергтору.

– Если бы я знала, что развода не хочет именно он, я бы его вчера сюда не впустила.

Сайвар с Эльмой переглянулись. Мнение Эльмы об Эйрике, которое и так было не лучшим, ухудшилось еще больше. Она смерила Бергтору взглядом, но сказать о ней то же самое не могла. Бегтора была, очевидно, из другого теста, чем Эйрик, и Эльма не могла понять, что же она в нем нашла. У них, судя по всему, было мало общего.

– Где вы были в субботу вечером? – спросил Сайвар.

– Меня друзья на ужин приглашали. Мы встречаемся раз в год – бывшие одноклассники из Сельскохозяйственного училища в Хоулар, – ответила Бергтора, понизив голос настолько, насколько была способна. – Я там ночевать осталась, они могут подтвердить. – И, хотя ее не просили, она достала ручку и бумагу, записала номер телефона и протянула им. – Вот, можете позвонить и удостовериться.

Эльма кивнула и взяла у нее этот клочок бумаги:

– А скажите мне, Эйрик когда-нибудь говорил что-нибудь, указывающее на то, что он хотел сделать Элисабет что-нибудь плохое?

До этого Бергтора таращилась в окно, не притрагиваясь к кофе, но сейчас посмотрела на Эльму:

– Не помню. Мы о Элисабет никогда не говорили. Он иногда пытался, но я его останавливала. Как-то неловко было думать о ней, когда мы были вместе. Я понимаю, что сейчас вы будете считать меня ужасным человеком, но мне было приятно притворяться, что когда мы с ним вместе, то так и надо. – Она сконфуженно улыбнулась, и Эльма заметила, что она слегка покраснела.

Допив кофе, они встали и попрощались с Бергторой. Эльма увидела, что этот разговор сильно взволновал хозяйку, и догадалась, что это положит конец ее связи с Эйриком.

– А я вот о чем задумалась, когда узнала, что Элисабет обнаружили мертвой, – сказала Бергтора, когда они уже стояли в дверях. – Ну, в общем… дети обычно болтают всякую чепуху, однако… Вот сейчас я задумалась: а может, в этом был какой-то смысл?

– О чем вы?

– Да нет, просто Этнир кое-что сказал, когда несколько дней назад был у нас в гостях. Он сказал, что ему мама сказала, что ей надо куда-то съездить и что-то уладить. – Бергтора расчувствовалась. Затем она тихо прибавила: – Это было всего за несколько дней до ее гибели.

* * *

Когда Ауса очнулась, она лежала на белой больничной койке с трубками, закрепленными на тыльной стороне ладони. Она не сразу сообразила, что случилось, но вспомнила тот ужин и ощутила неприятное чувство в глубине брюшной полости. Она умирает? Может, ее час уже пробил? Она попыталась подняться, но почувствовала в голове боль. Что у нее на лбу? Похоже, какие-то повязки. Она упала, а сама этого не помнит? Похоже на то. Последнее, что она помнила: они с Тоурни сидели и пили портвейн. Может, она попала в аварию, пока ехала домой?

Она где-то читала, что после таких передряг у людей исчезают из памяти целые дни или даже месяцы. Но она вряд ли пострадала сильно: свой разговор с Тоурни она ведь помнила. Если, конечно, он не происходил много недель назад. Могло так быть? Она поискала глазами что-нибудь вокруг себя, что подсказало бы, какой сегодня день. За окном была темнота, но это ничего не значило. В это время года всегда темно.

– Добрый день! – В палату вошла жизнерадостная светловолосая медсестра. – Как самочувствие?

– Я… отлично, – по привычке ответила Ауса. Сказать по правде, самочувствие у нее было неважнецкое, но не в ее обычаях было давать повод себя жалеть. – Что произошло? Я попала в аварию?

– Ну, можно сказать и так. Этим вечером вы потеряли сознание. – Медсестра посмотрела на часы. – Вы прибыли всего минут двадцать назад. Мы взяли анализ крови. Похоже, у вас просто резкое падение сахара в крови.

– Да ну? – только и смогла сказать Ауса.

– Ваша подруга очень за вас переживала. Она ждет в коридоре.

– Тоурни? – спросила Ауса.

– Да. А еще ваш муж. Хотите, я их впущу?

Ауса кивнула, и медсестра повернулась на каблуках.

– Душечка, мы так переживали! – Тоурни обняла ее. На ней все еще была та же юбка, что и в начале вечера. Ауса почувствовала облегчение, узнав, что пробыла без сознания недолго. – Меня чуть инфаркт не хватил, когда ты на пол рухнула. Как ты себя чувствуешь?

– Усталой, – ответила Ауса, и это была правда: ей было тяжело держать глаза открытыми.

– Я поговорил с врачом, – сказал Хендрик. – Он считает, что ничего серьезного здесь нет и что тебя выпишут уже к утру. – Он улыбнулся и взял ее слабую ладонь. Ауса отдернула руку и закрыла глаза, чтобы не смотреть на удивленные лица Тоурни и Хендрика.

Аусе не хотелось домой. Она и помыслить не могла о том, чтобы вернуться домой.

* * *

– Двадцать восемь… двадцать восемь… – Эльма медленно-медленно ехала по улице, пытаясь разглядеть нужный номер дома. Она остановилась перед особняком и припарковала машину у тротуара. Дом был белый с синим краем крыши, и перед ним стояли две машины: внедорожник и легковая машина.

После небольшой остановки в полицейском управлении, где Хёрд с недовольной миной отмахнулся от них, когда они рассказали ему о разговоре с Бергторой, Эльма решила всерьез заняться разысканиями о детстве Элисабет. Она нашла адрес старого учителя класса Элисабет, который все еще жил в Акранесе, но преподавал уже в Политехническом колледже. Сайвар согласился съездить с Эльмой, а после визита к Бергторе и разговора с Эйриком он все больше склонялся к мысли, что Эльма права. Ничто не указывало на то, чтобы Эйрик причинил ей вред. К тому же он был уверен, что это дело как-то связано с Магнеей.

Сад был хорошо ухожен, даром что стоял декабрь и трава пожухла. К стене дома были прислонены грабли для листвы, а на дорожке лежали желтые садовые перчатки. Вдоль левой стороны дома тянулась большая широкая терраса, а вход был с правой стороны, там же, где въезд. Чуть дальше стоял гараж. Эльма нажала на кнопку и услышала, как внутри дома раздался звонок. Они подождали совсем немного, и им открыли. В дверном проеме стояла рослая женщина, стриженая, одетая в черную рубашку.